Они сидели рядом на скамеечке возле дома. Одна из них, Мария Егоровна, сидела прямо, опираясь ладонями в скамейку. Другая, соседка по улице – Евдокия Степановна, сидела, согнувшись, положив локти на ноги, свесив сомкнутые руки над коленями. Они сидели и спокойно размеренно разговаривали. Неподалёку от дома, у соседей Егоровны стоял новый, пахнущий смолой сруб. Он резко выделялся своей янтарной желтизной брёвен и идеально ровным расположением над поверхностью земли, на фоне серой однообразной линии старых перекошенных домов, стоящих вдоль улицы. Сделан сруб был замечательно, брёвнышко в брёвнышко лежали без зазора, плотно.
– Банька будет – сказала Егоровна. – Ладно срублено-от.
– Хорошо – согласилась Степановна. – Федосеич ещё могёт рубить то – вон как сладил. В лапу рубил, иж, гладенька кака.
Маленькая пауза в разговоре, образовавшаяся видимо в результате любования срубом, нарушилась вопросом Егоровны:
– А с какого он года то, Федосеич?
– Да с двадцать седьмого вродя, – ответила Степановна, – мой на три года младше был. Они ж оба с Покровского родом были. Дружили они с моим Иваном-то. Иван к нам с Покровского приехал в пясят пятом.
– Да-а, молодец Федосеич-от – сказала Егоровна – гли-ка, до сих пор робит…
А нонче молодежь-то и не хочет строить ничего, облянились совсем. Пиву им подавай, да ночью пошастать.
Степановна, пожевав губами, вдруг высказала:
– Да-а, молодежь нынче некудышна… Робить совсем не хотят, токма денег им подавай.
– Ну-у… А по телевизеру чо кажут – срам один. Голых баб мужики обнимают всяко-разно.
Егоровна поставила локти как Степановна на ноги, сцепив сухие жилистые ладони над коленками. Степановна, вдруг слегка улыбнулась и повернувшись к подруге, сказала:
– Ягоровна, а вспомня сама кака была. По молодости-то ты тожа горазда была. Сколь мужиков, поди, охмурила…
– Да ну, тя… – губы Егоровны образовали некое подобие улыбки, а глаза смотрели как будто далеко в прошлое. Немного помолчав, вспоминая, она вдруг ожила и продолжила беседу:
– Ты, Явдокия, тожа не лыком шита… Сама вспомня-ка председателя колхоза нашего Аникина… А энтот, как его…? На ток зярно возил на лошаде то…?
– Федькя чо ли? – напоминала Степановна.
– Не… Федька-то как после войны пряшёл… Он тагды с Лушкой дружил с сорок дявятого… Она ж подруга моя была. Знала всё я про них…
Степановна несколько удивлённо спросила:
– Так этта точно он с Лушкой тогда дружил?
– Да точно тябе говорю. Она по утрам раненько бегала к няму… Матери-то грит на работу, мол, пошла, а сама к няму… Он на отшибя жил от…
– А ты путаешь, поди, не мог он тагды с Лушкой встрячаться…
– Да, вспомни, тогда ящё Аникина к нам и послали первый год он начал работать…
– Ай да кобель Федька-то. Гли-ка чё… – сказала Степановна нахмурившись.
В её голосе появились нотки обиды, и Егоровна, уловив интонацию, несколько удивлённо спросила:
