Что ж, обернулось торжеством его тактика, когда его всемогущий противник, чьё могущество досталось от предков его, не выдержав, ибо огромное войско его взволновалось от неотвратимости предстоящего успеха, уверовав в лёгкую победу, что передалось и ему, Дарию. Потому и погнался за войском, довольно малочисленным, пришедшим из западной стороны Ойкумены, которым командовал вот этот молодой, дерзновенный, по слухам, не познавший ни одной горечи поражения. Что ж, будет познание…
У городка Исс в ночи он развернул своё малочисленное войско, чей удел лишь побеждать. Он завёл превосходящее войско врага, лишь по числу превосходящее, туда, куда пожелал. И потому он выдаст битву в узкой долине у речушки Пинар, стеснённой горами и Средиземным морем.
Костры потухли, давно воины улеглись спать, когда он обходил посты. Повернул к своей повозке, когда в бледном свете луны объявился незнакомец. Откуда?! Как сумел пробраться?! Хотя, он возник из пустоты. Но как одет?! Никогда не видел такой одежды, столь обтягивающей, однако, сильное тело, достойное олимпионика.
– Кто ты, как ты проник в мой лагерь? – постарался не криком, дабы не разбудить воинов, но вопрошал твёрдым голосом.
– Когда-то я объявился перед человеком, столь близким тебе, как ноги, руки, тело твоё, – в голосе незнакомца тихом, нет и тени робости, однако, тон всесильного властителя, как и он.
– Я помню один разговор с человеком, как богиня…, уж не тот ли ты, далеко не посланник богов с горы Олимп, другой, уж не тот ли оракул, снизошедший с небесной колесницы. Так, где ж колесница?
– Там, где обликом Персей – сын Зевса и Данаи, – незнакомец указал в ту сторону чёрно звёздного неба, на того бога Олимпа, с которым рядом Андромеда несравненной красоты – та самая дочь царя Кефея и Кассиопеи.
Он взором обратился в небо. Возможно ли такое, никогда не видел, и в этом ли чудо иль грозное знамение? Меж множества мерцающих огней лишь один, снующий между звёзд.
– Александр, сын своего отца Филиппа Второго – царя Македонии, сын своей матери Олимпиады – урождённой дочери эпирского царя земли всех греков, – нарушил тишину незнакомец тоном голоса тихого, но непреклонно твёрдого. – Вот, и ты вошёл в полноводную реку Истории. И ты вошёл величайший из великих. Таковые были, есть и будут в землях Ойкумены…
И исчез, как объявился, посланник небесной колесницы, что сияющей звездой снующей между звёзд. И был, и нет, и в этом ли наваждение чёрной ночи над Азией? И кто он, не посланник богов горы Олимп?
Позади Египет, Сирия, Малая Азия. Впереди земли таинственной Азии. Они ступили на территорию ненавистных врагов, что всегда угрожали, нападали на земли предков. То будет месть…
Фаланги выстроились как никогда до 25 воинов-гоплитов в глубину, до 25 рядов в тесноте равнины, что уподобились мечу тяжёлому.
Проворные пельтасты и пращники готовы начать впереди, и если надо, в раз по команде и бросятся врассыпную, уступив место твёрдо тяжёлой поступи фаланг, длинным копьям гоплитов.
Конница гейтаров под командованием его друга, военачальника, ветерана Клита Чёрного сбоку порывом нетерпения уже изготовилась на бросок неистовости, лишь взмах его руки.
Густогривый Буцефал уж великолепием торжественно ликующе гарцуя, внемлет, понимает значение фееричности момента, его остриё, кульминацию, когда властитель, восседая в седле осматривает строй своего войска, не познавшего поражения, пусть и намного, многократно малочисленней того войска, что напротив, что не знает, кто перед ними.
