– Чтобы нас продвинуть, кого-то придется оставить на второй год? – Вопрос Пенни бил в самую точку: в Брекбиллсе на каждом курсе учились двадцать студентов – ни больше ни меньше.
– Одни студенты обучаются быстрее других, – ответила на это профессор. – Мы хотим, чтобы каждый находился в наиболее удобной для него обстановке.
Больше вопросов не было. После подобающей случаю паузы профессор Ван дер Веге расценила их молчание как согласие и сказала:
– Прекрасно. Желаю удачи.
Таким образом Квентин, едва успев привыкнуть к первой фазе своей брекбиллсской жизни, перешел в другую, куда более мрачную. До сих пор он не только работал, но и бездельничал, как и все: шлялся по кампусу и проводил время в общей комнате первого курса – не слишком опрятной, но уютной, с камином, сильно покалеченной мягкой мебелью и набором «развивающих» игр (магических вариантов викторины «Тривиал персьют», где недоставало карточек, фишек и кубиков). В стенном шкафу хранилась контрабандная аппаратура – старая приставка для видеоигр, подключенная к еще более старому телевизору. Вырубалась она каждый раз, когда кто-нибудь произносил заклинание в двухстах ярдах от нее, то есть почти постоянно.
Теперь у Квентина совсем не стало свободного времени. Элиот не раз предупреждал его, что придется худо, и начало учебного года служило тому подтверждением, но Квентин все еще не утратил веры в магию как в прекрасный волшебный сад, где плоды познания висят совсем низко – только руку протяни. Действительность оказалась намного суровее. Вместо сбора плодов он после ПЗ отправлялся в библиотеку, делал домашнее задание, обедал и возвращался в ту же библиотеку, где его ждал репетитор – профессор Сандерленд, у которой он на вступительном экзамене рисовал карты.
Эта красивая блондинка с соблазнительными формами ничуть не походила на чародейку. В основном она преподавала старшим курсам, четвертому и пятому – на первогодков у нее не хватало терпения. Когда Квентин достигал безупречного результата с жестами, словесными формулами и таблицами, ей хотелось еще раз увидеть седьмой и тринадцатый этюды Поппер, пожалуйста – медленно, вперед и в обратном порядке, просто чтобы закрепить пройденное. Руками она выделывала такое, что Квентин даже мысленно представить не мог. Это было бы просто невыносимо, не влюбись Квентин в профессора Сандерленд по уши.
Ему казалось даже, что он изменяет Джулии – но той, наверно, было бы все равно. К тому же профессор Сандерленд обитала в его новом мире, а Джулия осталась в том, прошлом. У нее, в конце концов, был свой шанс.
При новом распорядке он гораздо больше времени проводил с Элис и Пенни. Отбой для первокурсников был в одиннадцать, но им троим поневоле приходилось обходить это правило. Существовал, к счастью, один маленький класс – предание гласило, что он свободен от всяких следящих чар, без которых отбой наверняка бы не соблюдался. Возможно, его как раз и оставили для ситуаций такого рода. В душной, неправильной формы комнатушке без окон, куда преподаватели в ночные часы никогда не заглядывали, имелись стол, стулья и даже кушетка. Здесь и сидели Квентин, Элис и Пенни, когда их однокурсники отправлялись в постель.
Странная это была компания. Элис горбилась за столом, Квентин лежал на кушетке, Пенни расхаживал взад-вперед или усаживался на пол. Ненавистные книжки Поппер были заколдованы таким образом, что зеленели при правильном ответе и краснели от неправильного – но при этом не сообщали, где именно ты облажался, и это бесило.
