– Если меня вышибут из Брекбиллса по твоей милости, я убью тебя, понял? В самом буквальном смысле: сделаю так, чтобы ты умер.
– Смешно. Когда Пенни меня ударил, я ему сказал то же самое.
– Ты сказал, а я сделаю.
Они с Элис решили прожечь дверь коттеджа. Если это тест, рассудил Квентин, его надо пройти – не важно, каким именно способом. Правил им не сообщили, поэтому о нарушении речь не идет. А если весь дом заодно сгорит, так Элиоту с его компашкой и надо.
Действовать приходилось быстро: солнце уже слабело, и нижний его ободок близился к деревьям за лугом. Стало немного прохладнее; в коттедже зажегся свет и, как показалось Квентину, хлопнула пробка.
Элис подняла округленные руки над головой, словно удерживая большую корзину. Магическое увеличительное стекло, созданное ею таким образом, насчитывало в диаметре дюжину ярдов, и верхний его край приходился вровень с буком, выше трубы коттеджа. Квентин определял его границы по дифракции воздуха. На точку накала невозможно было смотреть.
Когда Элис стала в пятидесяти ярдах от двери, Квентин, держа руку щитком, стал выкрикивать указания:
– Выше! Ага… помедленнее! Еще! Все, хорош!
Жар коснулся его лица, запахло дымом и тлеющей краской. Эту дверь явно не позаботились заговорить от огня. Они боялись, что закатное солнце будет плохим помощником, но канавка в дереве успешно росла. Дверь решено было резать по горизонтали, и луч прожигал ее если не насквозь, то близко к тому. Хуже было то, что Элис нетвердо держала цель: однажды луч отклонился и прожег ямку в стене.
– Чувствую себя полной дурой, – сказала она. – Как там дела?
– Нормально!
– Спину больно. Долго еще?
– Нет! – соврал Квентин – оставалось еще около фута.
Элис, компенсируя убывающую энергию солнца, расширила радиус. Квентин, не знавший толком, что она шепчет – заклинания или ругательства, – заметил, что за ними, прервав вечернюю прогулку, наблюдает седовласый профессор Бжезинский. Он специализировался по зельям, вечно ходил с пятнами на штанах и в прошлой жизни экзаменовал Квентина посредством развязывания узлов. Бжезинский держался очень прямо, носил толстые свитера и курил трубку в стиле электронщика 50-х годов.
Ну все, подумал Квентин, прощай колледж. Однако профессор всего лишь вынул трубку изо рта, сказал «продолжайте» и ушел назад к Дому.
Минут через десять Элис разрезала дверь до конца и тем же манером вернулась обратно. Разрез светился багровым огнем.
– Ты испачкался, – сказала она и стерла со лба Квентина сажу.
– Может, еще разок пройтись, для пущей уверенности? – Идей у него больше не было – будет плохо, если не сработает эта. Не ночевать же здесь, в самом деле, и в Дом побежденными тоже не хочется возвращаться.
– Света недостаточно. – Элис, похоже, совсем обессилела. – Под конец линза расширилась где-то до четверти мили. Если взять еще шире, она начинает рушиться по краям.
Четверть мили? Сильна подруга.
В животе у него урчало, небо наливалось густой синевой, обгоревшая дверь выглядела хуже, чем он полагал. Элис провела обратный разрез нечетко, канавка местами двоилась. Если они напортачили, она его точно убьет.
– Ну что, вышибать?
Элис задумчиво сморщилась.
– А вдруг за ней кто-то есть?
– Тогда сама говори, что делать.
– Не знаю… – Она потрогала канавку там, где та успела остыть. – Почти насквозь, кажется.
На двери имелся молоток в виде руки, держащей чугунный шар.
