Вся колонна их фабрики уже минут двадцать стоит на улице Ленина, ждет своей очереди выхода на центральную площадь. Замерзли, перетаптываются, руки греют в карманах. Рядом забор из горбыля – стройплощадка городского сада. За забором стоит дядя Миша с папиной работы, из-за пазухи своей телогрейки он достает бутылку и отхлебывает, морщится, кашляет и матерится.
Через дыру в заборе к нему пролазит дядя Петя, берет у него бутылку и тоже отхлебывает… Дядя Миша вылазит через дыру на тротуар и подходит к папе:
– Хорошо пошла! Правда, без закуски, но нам на троих – самое то! Щас Петр свое отопьет, и иди ты, Виктор.
– У тебя нос красный, – говорит отец, обращаясь к дяде Мише.
– Только у меня?! – смеется дядя Миша. – Вон, мужики из цеха уже еле на ногах стоят! Орлы! Передовики потребления и перепроизводства!
Из-за забора свистнул Петр, папа пошел принимать эстафету.
Когда отец вернулся, по рядам пошел сигнал: «Сейчас выдвигаемся, всем готовсь!».
Отец достал теплые вязаные шерстяные варежки и, надевая их, весело обратился ко всем:
– Товарищи! Я в этот раз в теплых варежках! Кому холодно держать, дайте мне транспарант с «мужиком»!
(«мужик» – это портрет члена правительства, прибитый к длинной палке)
Из рядов ответили:
– Нам не холодно! Если хочешь, вон, возьми лопату снеговую, неси вместо транспаранта! Никто и не заметит! – все дружно смеются.
Колонна пошла. Вдали громыхает громкоговоритель, сначала очень неразборчиво, но по мере приближения к центральной площади становится понятно содержание праздничных призывов.
– Да здравствует Великая Октябрьская социалистическая революция! Ура!
– Ура!! – дружно ответила колонна.
– Да здравствуют трудящиеся! Строители одиннадцатой пятилетки! Ура!
– Ура!! – закричали все вокруг, и Сережа тоже.
– С каждым годом неуклонно растет моральный дух и благосостояние советского народа! Ура!
– Ура!! – снова все громыхнули, выдыхая счастье и алкогольную отрыжку.
ГМВ.
В маленькой комнатке светло и жарко. На тумбочке стоит телевизор, накрытый кружевной белой салфеткой. Повсюду навалены мешки, пакеты, свертки с непонятным содержимым. У окна, под батареей лежит большой кошачий лоток и пустая миска.
– А где Барсик? – громко задает вопрос, сидящий на кресле парень в серой болоньевой куртке.
– Барсик мой… умер, – ответил пожилой женский голос с кухни. – На прошлой еще неделе… Двенадцать лет без малого он пожил у нас. Это ведь ты, Юра, его тогда с улицы притащил с поломанной лапой.
В комнату вошла пожилая грузная женщина в очках, на большой тарелке она принесла пирожки и поставила их на журнальный столик у кровати.
– Вот, знала бы, что ты, Юра, зайдешь. Не успела разогреть. Сейчас тебе чаю налью, – с сожалением в голосе сказала она.
– Да не надо, мама, я сегодня на работе. Вот, зашел только на пару минут.
Парень взял один пирожок и откусил.
– С картошкой?
– Да, Юра, твои любимые. С картошкой и луком.
Женщина подошла к кровати и вытащила из матраса большой пакет.
– Сразу отдам, пока не забыла. За этим я тебя и позвала. Здесь деньги… это еще Василий собирать начал, когда жив был. Мы с твоим отцом в банке денег не держали. И слава Богу! А то бы пропали наши кровные. Как у всех пропали, спасибо нашему государству… Сейчас чай принесу.
Юра развязал тугой узел на пакете и взглянул внутрь.
– Мам, дак это же доллары!?
Мать на мгновение замерла, ставя на стол кружку и чайничек с заваркой.
