На Маунт-стрит сундук каким-то чудом поместился в лифт, и нам с лифтером не составило большого труда отнести его в мою квартиру. После всего случившегося он даже стал казаться мне почти невесомым. Я чувствовал себя Самсоном в этот час. Не помню, что я сделал, когда оказался один с моим белым слоном посреди комнаты. Только скажу, что графин выскользнул из моих пальцев, когда я услышал…
– Банни!
Это был Раффлс. Я не понимал, где он находится, и совершенно напрасно искал его глазами. Но его не было у окна, как не было и у открытой двери. И все же Раффлс где-то был, или, во всяком случае, его голос где-то прозвучал, и он был явно переполнен удовольствием и удовлетворением, – я мог это понять и не глядя на него. Я опустил глаза и наконец увидел его оживленное лицо посередине сундука, как у святого, который возник из воздуха.
Но Раффлс был жив, он смеялся, не заботясь о своих голосовых связках, и в его появлении не было ни трагедии, ни иллюзии. Он был как игрушка-попрыгунчик в натуральную величину: просунул голову через крышку между двумя железными полосами, которые обвивали сундук, как ремни портмоне. Он, должно быть, вырезал их, а когда я пришел, стал притворяться, что собирает чемодан в дорогу. А возможно, он начал работать над этим чудо-сундуком еще ночью, потому как при ближайшем рассмотрении работа оказалась по-настоящему искусной. Я просто молча наблюдал, как он согнулся от смеха, затем показалась его рука с ключами от двух замков сундука, он легко открыл их и таким образом смог спокойно подняться и выйти, как настоящий фокусник.
– Значит, это ты был грабителем! – воскликнул я наконец. – Ну я даже рад, что не знал.
Он едва не сломал мне руку в крепком рукопожатии.
– Старина, – воскликнул он, – это именно то, что я и ожидал от тебя услышать! Как бы ты мог сыграть свою роль, изобразив все эти эмоции, если бы знал обо всем? Как мог любой другой живой человек? Я не уверен, что даже лучший актер на земле смог бы сыграть столь правдоподобно на твоем месте! Я слышал почти все и видел. Банни, я не знаю, где ты лучше исполнил свою роль: в Олбани, здесь или в своем банке!
– Я не знаю, где я был более несчастен, – возразил я, думая о произошедшем с гораздо меньшим энтузиазмом. – Я знаю, что ты не считаешь, что у меня есть актерский талант, но я взял бы на себя обязательство хранить все в секрете и уверен, что сделал бы все от меня зависящее. Единственное отличие было бы в моем собственном душевном спокойствии, которое, конечно, не принималось в расчет.
Но Раффлс лишь улыбнулся своей очаровательной обезоруживающей улыбкой. Он был в старой одежде, довольно рваной и потрепанной, лицо и руки его чуть испачкались, но в остальном он не выглядел измотанным после того, что ему пришлось пережить. И, как я уже говорил, его улыбка всегда успокаивала меня.
– Ничуть не сомневаюсь, ты бы пошел на многое, Банни! Нет предела твоему героизму, но не забывай о человеческом факторе, который проявляет себя как раз в самых критических ситуациях. Я не мог забыть об этом, Банни. Я не мог позволить, чтобы какая-либо мелочь помешала выполнению моего плана. Не говори так, будто я не доверял тебе! Я доверил тебе свою жизнь, поставил все на твои верность и упорство. Как думаешь, что бы случилось со мной, если бы ты позволил сундуку остаться в том хранилище? Как считаешь, через какое время мне пришлось бы выбраться и сдаться властям? Да, впервые я бы сам сдался и получил в награду долгие годы добропорядочного труда. Красота всех законов – в возможности нарушить их, это относится и к тем законам, которые мы сами устанавливаем.
