– Вы что, парни, к теще на блины приехали? Вон, вон и вон! Хватайте свой сундук и к едрене-фене… И чтоб духу вашего…
– Спокойно! – Перебил дядьку Семенов. И в голосе его прозвучала такая властность, или убедительность, или даже просьба, что дядька оторопел и запнулся. – Спокойно, товарищ пилот. Мы все поняли. Все проанализировали. И сию же минуту – к едрене-фене! Паша, бери вьючник!..
Парни схватили вьючник и почти бегом потащили его к складу. Пал Палач неожиданно фыркнул и громко захохотал. Смех его был так заразителен, что и Кеха не выдержал и хохотнул.
Через полчаса они вернулись к озеру.
– Там, – Кеха через плечо показал на абракадабру аэропортовских коммуникаций, – мы самые популярные люди на сей момент, эдакие тараумары… Но это тот случай, когда лучше быть первым другом какого-нибудь Миклухо-Маклая из племени Тараумара, чем самым плохоньким актером Голливуда… Популярность нам сейчас нужна, как трикони балерине. Кстати, наш полет еще не отменен? И на чем мы летим: на поле ни одной дежурной машины, кроме этого Ан-2?..
– Не паникуй. Понимаешь, мальчик, нам, кажется, крупно повезло: там, – Пал Палыч показал на коммуникации, – ожидает вертолет какой-то депутат поссовета, возвращающийся с сессии райсовета… Правда, он не один, но согласился захватить нас до лагеря геологов. В общем, вечером мы уже разобъем бивачок: поставим одну-две палатки, натянем тенты. Жил в палатке?
– Нет, – честно признался Семенов.
– Все впереди.
Отдышавшись от очередного заплыва, парни попрыгали на одной ноге и натянули штормовки, спасаясь от жгучего комариного стада. Успокоившись, лежа под полуденным северным солнцем, они задумчиво замолчали, обдумывая каждый свое. Необходимо было осмыслить сумбур событий сегодняшнего дня и – перспективу.
Вечером Ми-2 возьмет их в себя. Песок качнется под крылом вертолета и закружится в вихре желтым живым волчком. Рывок в небо и – снова в пути! На развороте вертолета земля вздыбится и бросится на иллюминатор в атакующем порыве.
…Рябь по воде, расходящийся волновой след от быстрой рыбацкой моторки, ленточки грунтовых дорог и троп, так мало ветвящихся здесь, в тундре, – эти детали ландшафта, словно кадрики не отснятого кинофильма останутся далеко-далеко, словно на другой планете. А впереди – Вороньи Тундры!
С юга тянуло холодом. На взлобке, где стояли две первые палатки, сухо шелестела жесткая буровато-желтая поросль тундровых многолетников. Ниже – в поселке, центром которого громоздилась баня, неожиданная в своей стилевой архитектурной яви, нехитро возвышаясь среди коробочек-балков и брезентовых белокупольных храмов, —растительность была вытоптана напрочь, до щебня и плитняка. Холодные порывы ветерка четко обозначались рваными шлейфами голубых дымов. Строчки дымов, вырвавшись из черных труб, быстро растворялись в белесых сумерках белой ночи. На высоком флагштоке, вознесшемся над центральным балком, окутанном паутиной антенн и растяжек, вяло всплескивалось оранжевое полотнище флажка, на котором раз за разом улавливались уже привычно-знакомый символ КолФАНа>1 и ниже, не менее привычные, исполненные грубоватой прелести слова – "Вороньи Тундры".
Со взлобка поселок просматривался во всех деталях: гpyзовик и гусеничный трактор-тягач, застывшие перед порогом магазина, обвисшие паруса мокрых сетей, городошная площадка и турник, пустые ящики, заменяющие здесь сиденья… Изредка возникали у входа в палатку одинокие фигуры и двигались в загадочной непостижимой игре по межпалаточным орбитам.
