Читать онлайн Алексей Болотников - Гать

Вся СТИХИйная гать

«Гать» – новая книга стихов и прозы Алексея Болотникова, продукт этапа творческой жизни. Подназвание «Вся СТИХИйная гать» объединяет нескольких циклов создания стихов. Точнее, периодов работы над тем или иным циклом. И циклы имеют заголовки: «Первобытная эра», «XX век. Студенческая эра», «XX век. Экспедиционная эпоха», «XX век. Сезон туманных перспектив» и другие, объясняющие читателю и временные рамки написания стихов и их тематические особенности.

Название книги «Гать», ведущее к понятию «дорога через болото, настил через трясину», выбраны автором в процессе осмысления творческого пути. «Гать делается из сучьев, жердей, бревен, уложенных обычно поперёк движения. Гатить – строить гать через болото». Именно такими представляются автору стилевые особенности его творений – зыбучесть метра и ритма, трудоемкое построение, психологический романтизм, образное многотемье… Конечным итогом выбора является непременное преодоление непроходимых троп и дорог. Словом, оптимизм жизни.

«Гать» увлекает читателей поэтическим колоритом авторской философии стихов. Их жанрово-тематическая сторона то склоняется к легкости бардовской поэзии, то выделяет новые жанровые тенденции: стихи-размышления, стихи-диалог, стихи-пейзажные зарисовки и другое. Из многообразности родился сложный и увлекательный симбиоз поэзии автора. В книгу включены: поэма «Тебе я кланяюсь, село» и восемь глав из книги «Экспедиция называется…», содержанием не выпадающие из образа «Гать».

Первобытная эра

***

Стихи – коробочки со спичками.

Строка – нацеленный запал…

Лежат, пожарами напичканы —

Бризанты, тол иль аммонал… —

Они, стихи мои горючие,

Пером ли вписаны в строфу,

Клещами ли в катрены вкручены,

Написаны, как на духу…

Одни – тягучие, как патока,

Как мёд – змеятся и горчат.

Другие – вылиты из пластика,

Блестят строкой, но не звучат.

И всё ж они – костры стихийные,

И всё ж пожары дум моих!..

Лежат не строфами – махинами! —

В коробках спичечных стихи.

Молитва

Господи, благоволи писать

Чистые, изящные глаголы,

Благоволи посмешищем не стать,

Чтоб не распяли:

– А поэт-то голый.

«Чувства не обнажены в стихах!..» —

…Я пишу запальчиво, не мысля…

Но мыслить в стаде, вторя пастухам,

Не Богом, извини, поэт немыслим.

Разреши подняться до тебя!

Я понимаю: зависть, дьявол, эго…

Но дай мне слово… Пастыря любя,

Благоволи записывать… от Бога!

XX век. Студенческая эра

К Меркуцио

Люсе Щегловой

Твой голос, низкий и притворный,

Срываясь на тончайший альт,

Летит по каменной Вероне,

Тревожит каменную даль.

C презреньем к страху и опеке

Ты там, где драка и кутёж,

Ты шут, Меркуцио Монтекки!

Но славно, видимо, живешь!

Злословишь яростно, Меркуцио,

Смакуешь слог свой, словно мед,

А замолчишь – и станет скучно,

И кто молчание поймет?

Но вдруг – случится! – на минуту

Твой крик отчаянный замрет,

А человек услышит муку

И в то отчаянье войдет,

И станет близок человеку

Твой образ мысли и лица…

Но в мире том

От века к веку

Живет предчувствие конца,

От века к веку – мир прекрасен.

Но ты извечно смертен в нем.

А звук молчания напрасен.

А человек и глух, и нем.

***

– Я известная маска,

На карнавале старая.

Таинственная гримаска

И гримаса лукавая,

Заслуженно-окаянная

По вековым анналам

И шепотом осиянная,

И опытная каналья…

Я знаю: не так скучает

Без стрел Амура колчан,

Как руки твои ночами

По нежным её плечам.

И – ни крика, ни стона —

В светлом лепете гамм

Свяжет тебя истома

И бросит к её ногам.

Но только крепче оковы,

И только – мед по усам.

– О, маска, скажите, кто вы?!

– Ромео, шерше ля фам.

Я тоже любить умела,

Но что обо мне сказать?..

Химера, сеньор, химера…

Но есть у меня глаза.

И вижу, как жадно ищешь

Лицо сеньориты Маски.

Знаю, сеньор, ты нищий

Без щечек её атласных,

Без ласки её и…

– Полно терпенье мое пытать!

О, маска, ты просто клоун,

Не время теперь болтать!

В искусстве своем притворном

Ты славишься на веку…

Скажи, сеньорита в черном

Иль в алом она шелку?

– Не горячись, Ромео.

Не всякая плоть – халва.

Ты можешь быть счастлив с нею,

Но помни: шерше ля фам!

                                        Рис. Н. Уляшиной

Автопортрет

Вихор зализан.

Бритое лицо.

Глаза по плошке.

Цвет – поддельный палех.

Губа, как лихо,

Эхает в лесу.

Ну, может быть, ещё…

Душа в опале.

Портрет готов.

Есть что-то от совы…

«Сотри случайные черты…» загула

И ты услышишь беспокойство гула

Одной, случайно взятой, головы.

А ниже —

Абсолютно ничего!

Косой сажени,

Царственной осанки…

– В душе ожог иль поцелуй богов?..

– А в душу не моги таращить зенки.

Пародистам А. Вознесенского

– Ещё чего!

Пародии на лучшего поэта?

Это благородство пули пистолета.

Это одиозы из-за занавеса,

Или нечто вроде «дэз»ы…

Или – коль хотите —

В нашей федерации

Это похерительство

Экстрадеградации,

Это консервация

Экспериментаторства.

Все – антиовация.

Все – антимытаторство!

Настрогают перлы,

Прут, как на рога…

Ишь какие смелые!

Ну, а на фига?!

Натали

Натали, Натали, мой свет!

Лучшей женщине – право бала!

На музЫку запрета нет.

И кружится и кружит зала.

У свечей пикировок тир.

Обнаженье вельможной спеси.

Иноземной страны сатир

Продырявил меня и – весел?

Сноб, живущий века мельком!

Одиозное – и при этом

Тошнотворное! – из знакомств —

Прекратить его пистолетом!..

Мсье Данзас… пистолеты… милый!

Ах, как нынче рука легка,

Проводившая чрез чернилы

Поколения и века…

Камерюнкерство… Этот дар

Монархический давит плечи.

Друг Владимир Иванов Даль,

Растолкуй мне словечко «вечность»…

Ты молчишь? Отчего не рад?

Этот воск, серый гипс лица

Отчего принес на парад

Расставания у крыльца?

Этот бал, Натали… Обман…

Ранит сладкое слово – жить!

Ах, опасно тебя кружит

Белобрысый щеголь шуан.

Натали… Натали… лежит

В январе белый снег лучист.

Что рука твоя так дрожит,

Как осины осенний лист?

И кружится, ложится лист

На лучистый январский снег.

На лучистый январский снег

Человек опустился ниц.

***

«Со мною вот что происходит:

Ко мне мой лучший друг не ходит»

Е. Евтушенко

Ну, что такое, что такое?..

Ко мне бывают эти двое:

Он – крови гул и приступ боя.

Она – суть небо голубое.

Точнее, царственна собою,

Она изяществом изводит,

Она в смущение приводит!

Он – забавляется трубою…

Они часами колобродят,

Чернят бумагу вкось и кривь,

Меня то сводят, то разводят

С не самой лучшею из рифм.

Они приходят, не звоня,

Средь бела дня, в бессонной ночи

Они бывают… А короче —

Они преследуют меня.

Они исследуют меня!

Под их влияньем существую.

Как будто красного коня

Купаю в речке и… рисую.

Пишу. Спешу, по крайней мере,

Постылых отрешиться слов.

Ищу божественность в Гомере,

А нахожу – средь сандунов.

Хожу, покуривая «Визант»,

Враг суматохи и стихии,

Опубликовываю вызов:

– Я не готов писать стихи.

Да и вообще – ко мне нельзя!»

Как наилучшие друзья

Ко мне бывают эти двое…

Ну, что такое, что такое?!

Преподнесут букеты дыма

И требуют отображенья!

Он – властный зов стихосложенья,

Она – прелестнейшая тема.

Буряту Баяру Жигмытову, поэту

«…Рыжий конь по Боргою летит,

Хватая ноздрями ароматы костра из аргала»

Б. Жигмытов

Лунноликий!

В улыбке подобный луне,

Улыбаешься и безмолвно взгляд опускаешь

В беспредельной любви к аргамаку.

Милый друг мой! Тоскует седло по тебе,

Убивается-бьется птица в окне.

Наклоняется мама головою к полыни и маку.

Рыжий конь по Боргою летит, как стрела,

Сквозь отар вечеряющих шепоты…

Ты уехал, Баяр, поклониться спеша.

Прислониться щекой дорогому улусу.

Ты уехал.

Твой «скорый», спешащий в Пекин,

Перекинулся за горизонт.

Ты ушел. Но осталось вино на столе.

Мы остались при нем околачивать груши

Самых спелых времен

Экспромт

О, ремесло!

И долг, и право,

Ком серой глины на станке.

О, бес извечный, бес лукавый,

Ты снова ластишься к строке.

Грунтуешь холст и кофе варишь.

И злишься – с мыслью наравне,

То бог, то раб, то друг-товарищ,

Живи и бражничай во мне!

***

Перпетуум-мобиле забыт,

Машина времени в загоне.

Но надо двигаться! В фургоне,

На самокате, может быть…

На лыжах, роликах, в седле,

На бумеранге и на шаре…

В скорлупках сферы полушарий

И на летающем ядре!..

Услугами «Аэрофлота»,

Пешком и лайнерами флота,

Плотом паромным, или «Ра»,

По шпалам и по швелерам

Парить, скользить, лететь, бежать,

Мал-мальски техникой владея,

Свои преследуя идеи,

Свой тихий ход опережать.

В носилках – фараоном лежа,

На беломраморном коне…

…Но комфортабельнее все же

Туда-сюда летать во сне.

***

Людмиле Гульцевой

Ты живешь в эпицентре

Физически нового поля,

Где посеяны песни твои,

Торжества и заботы.

Где без меры рассеян

Иль полон пустой заботы,

Ходит кто-то «он гоша»,

С кем свел бы на нет разговоры…

Но и он вдруг уходит,

Он крайним остаться боится.

Ах, всегда это так,

Болтуны – тишине надоели!

Но когда тебе грустно

И, может быть, долго не спится,

Посещает Грушницкий

В своей знаменитой шинели…

…

XX век. Экспедиционная эпоха

***

Азиатская моя Ойкумена,

Тыщи лет твоим холмам и курганам.

Я цыганствую в степи с балаганом,

Поклоняюсь и ветрам, и каменьям.

Балаган мой – не родня утлым избам,

Рад не рад родниться древним просторам.

А по бранным торжествам и по тризнам

Рад не рад служить отечеству кровом.

***

«…Вечор, ты помнишь»… эти строки!

Их русский стиль и русский лад…

Авроры образ волоокий

И карт пасьянсовый расклад.

Шумок – застольный и пристойный —

Беседы, чудящейся мне.

Гул томный, праздничный, престольный…

Обряд гаданья при луне.

А вьюга?.. Вьюжится и ныне.

И женщина глядит в окно

Упрямей тем, чем заунывней

Мужчина пьет свое вино.

И лампа меркнет вполнакала

В камина чреве жестяном.

Тепла – ничуть. И счастья мало

В гуденье вьюги за окном.

Ах, нынче противопоказан

Порыв влюбляться и парить,

Стихи отечественным азом

И по-французски говорить,

Блистать и делать реверансы,

А честь – так пулей защищать!

Свои романы и романсы

Любимым дамам посвящать…

Уж говорим не русский – «рашен»,

Не понимаем слова «вящий»…

Увы, не славим день вчерашний

И укоряем настоящий.

Не можем жить без укоризны!

Мы в кровь впитали исстари

Обряд и русский образ жизни

Японским богом материть.

За что мы так «неровно дышим»

Своим отеческим дымам?

«Вечор…» мы помним, но не слышим.

И вьюга докучает нам.

***

Чай с сюитой пополам

И по-флотски рис…

– Ванька, ты не мсье Иван, а авантюрист.

Что ты варишь, дурачок,

Это можно есть?..

Верю… верю, но харчо

Невозможное.

***

Чем мы знамениты?

Отсутствием святости.

Пивнушки у нас алтари.

Дай нам улыбаться

До придурковатости,

Ведь мы же придурки твои.

…О, господи боже!

Безбожникам, бабникам

Открой же альковы свои

И дай нам – заблудшим,

Блуждающим – банщика.

И бани дотла натопи.

Отпарим, отмоем

До алебастра

Тела и улыбки свои.

Дай нам улыбаться

До придурковатости.

Ведь мы же придурки твои.

***

Ищу единоверца.

Толпа… музей… погост…

О, вычисли мне, сердце,

Среди друзей – врагов.

Среди моих собратьев —

Фанатиков идей.

Средь нищих, сирых, знатных —

Людей… людей… людей…

О, сотвори мне чудо:

До смерти потакать.

Пока я жив – потуда

Искать, искать, искать…

***

Мне снилась женщина.

От наготы кромешной

Струился свет неведомым сияньем.

А я был царь. И должен был, конечно,

Владеть национальным достояньем.

Завещано нам царствовать беспечно.

Тем более – в дремотном состоянье.

А женщина в сиянье своем вечном

Мне снилась, как… крестьянское восстанье.

***

Ах, небеса, чреватые дождями!

Скрипит грибами роженица – плесень.

Рыбак, за лесу пойманный глазами,

Идет-бредет по каменному плёсу.

Ах, время, приключившееся с нами…

Мы в отпуске, на море, черте где…

Приходит ночь и падает под нами

В игре такой знакомой – чехарде.

***

– Как зовут тебя?

– Аня

– Как мне звать тебя?

– Чайка…

Заблудилась над морем чайка.

Распластав крыла, заскучала,

Волны вспенила и – зачахла,

Удручающе замолчала.

Поплавочек, тугая пробка,