Вороний остров - страница 45
Телефон у него загудел – пришло сообщение от Габи.
«Привет, па. У меня все хорошо. Хочешь поболтать? Наберешь меня? Целую».
Он тут же перезвонил.
– Привет, малышка, не хочу тебе мешать, если прямо сейчас ты занята, – быстро проговорил он, когда она ответила. И подумал: «Пожалуйста, не будь сейчас занятой, я так хочу поговорить с тобой». Он отчаянно скучал по обоим своим детям.
– Нет, папа, совсем даже не занята. Что поделываешь?
– Ничего такого особенного, – ответил он с облегчением. – Сижу дома, погодка у нас не очень. Но я с нетерпением жду тебя на Рождество!
– Обязательно приеду. Я соскучилась. Ты так и коротаешь вечера в одиночестве?
– Сегодня нет, скоро друзья должны заглянуть, – соврал он, потому что знал, что если скажет, что так оно и есть, она расстроится, а ей нельзя волноваться – ведь до выпуска из университета ей оставалось всего несколько месяцев.
– Я беспокоюсь, что ты сидишь как сыч в нашем старом доме, – Габи словно прочитала его мысли. – Почему ты не разрешаешь мне зарегистрировать тебя на сайте знакомств? Ты будешь просто нарасхват.
– Как мило с твоей стороны, дорогая.
– А я серьезно говорю. Хочу, чтобы ты познакомился с хорошей и доброй женщиной. Хочу, чтобы ты был счастлив.
Трэвис замер и не мог найти слов, чтобы ответить, сраженный наповал ее отзывчивостью, ее добротой.
Он вспомнил, как раньше в редкую свободную минуту любил посидеть на заднем дворе, глядя на игры Габи и Марка. Даже когда дети превратились в непослушных подростков, спорили с ним или ругались друг с другом и выскакивали из дома, громко хлопнув дверью, Трэвис постоянно ловил себя на мысли: «Не хочу, чтобы они вырастали. Не хочу, чтобы уезжали. Мои дети и моя работа – все, что у меня есть, все, что у меня осталось… И, возможно, больше ничего в моей жизни не будет».
Женщина смотрела на экран телевизора, почти не вникая в обмен репликами между участниками программы. В руках она задумчиво вертела старую фотографию.
– Хочешь еще вина?
– Нет, – ответила она, по-прежнему не выпуская фотографию из рук.
Она видела, что Аксель внимательно смотрит на нее, на то, как она держит снимок, не желая с ним расставаться.
– Со мной все хорошо и мне ничего не надо, – проговорила она – Можешь идти спать, если хочешь.
Аксель кивнул, но не сдвинулся с места.
– Уверена? – спросил он. Она лишь молча посмотрела ему прямо в лицо, и в ее взгляде он увидел ответ, понятный без слов. Аксель кивнул: – Тогда увидимся утром.
Она глядела ему вслед, пока он уходил, увидела, что он обернулся перед тем, как подняться по лестнице, не в силах скрыть беспокойство, написанное у него на лице, а потом пошел наверх в темноту. Она слышала, как он двигается над ней, скрипя половицами, а потом ее внимание опять переключилось на старый снимок.
Он был сделан на ступенях дома в южном Бруклине, примерно лет десять назад.
Семейное фото.
Отец.
Двое его сыновей.
И его дочь.
Ранее
Ребекка познакомилась с Кирсти Коэн в Колумбийском университете, где они вместе изучали один и тот же курс биологии. У Кирсти была огненно-рыжая шевелюра, она обожала танцевать, и девушки сразу же подружились. У них было сходное чувство юмора и еще довольно много общего: в семье Кирсти также преобладали мужчины, только у нее, в отличие от Ребекки, было целых четверо старших братьев, из которых двое стали врачами и делали успешную карьеру, а один трудился интерном по кардиологии в больнице Джона Хопкинса. Однажды Ребекка оказалась на встрече членов семьи Кирсти в полном составе и испытала определенное затруднение, когда родители Кирсти, владевшие процветающим рекламным агентством, попросили ее рассказать о своей семье. Пришлось солгать, что ее мать умерла, когда Ребекка была еще маленькой. Впоследствии рассказы о том, что брат Майк стал успешным разработчиком приложений, а Джонни пишет исторические романы, казались Ребекке вполне соответствующими атмосфере успеха, окружавшей Коэнов. Это была полуправда, и Ребекка презирала себя за это, но ничего с собой поделать не могла.