Ворота - страница 11

Дима делал вид, что не замечает его, и, когда первые капли дождя оросили сухую землю, старик открыл дверь и кивком дал понять, чтобы он вошел внутрь.

– Здравствуйте, – сказал Дима, – Извините, конечно, что беспокою…

– Ничего, – старик грубо прервал его, – Гости у меня редко бывают, даже поговорить не с кем. Входи, садись за стол, разговаривать будем.

Его голос будто бы и не ему принадлежал. По морщинам на лице, по бороде, по седым волосам, сгорбленной спине, дрожащим ногам, прилипшей к костям коже и помутневшему взгляду Дима навскидку определи, что ему не меньше восьмидесяти лет. Но голос принадлежал не этому дряхлому старику, а здоровому сорокалетнему мужчине c ясным голосом, таким, словно он никогда не брал в рот ни единой сигареты.

– Чего глаза-то раскрыл? – устало спросил старик, – Тоже из-за голоса удивляешься? Сколько, думаешь, мне лет?

– Восемьдесят? – осторожно предположил Дима.

– На самом деле, я перестал считать, когда мне перевалило за сто пятьдесят, – рассмеялся дедушка, заставив Димино удивление подскочить до грани, – Садись за стол, я сейчас приду.

Сняв свой кожаный плащ и повесив его на вешалку возле двери, он скрылся на кухне, но вскоре оттуда донеслось:

– Лучше иди сюда. Я не привык есть в гостиной.

Успокаивая себя мыслями о том, что старик просто немного не в себе и поэтому говорит разную ерунду, Дима, рассматривая заботливо прибранную гостиную и протертые от пыли иконы на деревянных дощечках, стоящих на полочке в углу, послушно проследовал на кухню, в которой затем кивком был приглашен присесть за стол. Старик достал из шкафа, прибитого к стене, бутыль с мутным содержимым, два алюминиевых стакана, банку с солеными огурцами и кусок бледного шпика, покрытого красным перцем.

– Самогон будешь? – спросил он.

– Буду, – понимая, что так ему легче будет узнать от старика ответы на мучащие его вопросы, ответил Дима, – Но много не надо. У меня сегодня еще полно дел.

– Да, у меня тоже, но один стакан, думаю, не повредит никому.

Дима кивнул, а старик сел за стол напротив него. Он откупорил бутыль, поводил горлышком около носа и до середины наполнил стаканы самогоном. Банка с огурцами уже была открыта, а шпик – нарезан.

– Выпьешь залпом – буду тебя уважать, – улыбнувшись, сказал дедушка.

«А так делается? – с ужасом подумал Дима, – Приехал домой, а меня тут спаивают…»

Однако он сделал так, как попросил старик, и тут же пожалел об этом. Самогон больно обжег горло, из глаз выступили слезы, а из уст донеся полный боли стон.

– Уважаю, – удовлетворенно произнес старик, – Рассказывай теперь.

– Что рассказывать? – пытаясь справиться со жжением в горле, недоуменно спросил Дима.

– Как зовут? Что делаешь? Откуда?

– Дима я. С Москвы.

– А фамилия? По отцу как?

– Хандорин Дмитрий Андреевич.

– Хандорин? – старик задумался, – Знавал я одного Хандорина. Боевой товарищ мой. В одном отряде мы служили. Когда же это было?

– Мой дедушка воевал в Афганистане, – сделал предположение Дима.

– Сергеем звали?

Дима, погрустнев, кивнул. Раньше отец часто рассказывал ему истории о своем «бате-герое», который, добровольно отправившись на войну, трагически погиб в Афганистане, когда Андрею Ивановичу было всего два годика. Димин отец тогда был еще совсем ребенком, но это не мешало ему в будущем рассказывать об отце так, будто он знал его всю свою жизнь.

– Крепкий был мужик, – старик вздохнул, – Целый час умирал. Кишки наружу, весь осколками изрезан, кровь хлещет из ран, а умирать отказывается. Окружили нас тогда враги. Со всех сторон наваливались, а нас всего десять было. Шестеро полегли тогда. Твой дедушка в их числе, гранатой его убило. Помню его последние слова: «Ты не умирай, Коля. Ладно?» Господи, а ведь он погиб у меня на руках! Я оттаскивал его в укрытие, а рядом с головой пули свистели. Помню, длинный такой кровавый след оставался за твоим дедом, а он ни стонал, ни кричал. Только эти его последние слова тогда услышала земля, покрытая кровью.