Я же встаю перед ним, придерживая норовящий раскрыться халат.
– Ты долго, – шепчу я, – Все готово. Ужин, постель.
Веслав переводит взгляд на меня, скользнув взглядом к груди.
– И ты, как я вижу.
– Платье запачкалось. А халат не по размеру. Я взяла его у матери пятерых детей, – зачем-то объясняюсь я. Волнение накрывает с головой. Особенно когда Веслав закрывает за собой дверь на щеколду.
– Я же говорил, белое остается белым недолго. Ты могла бы не брать одежду.
– Поешь, – игнорирую его слова. Прохожу и сажусь на импровизированную кровать перед табуреткой. Веслав снимает сапоги, затем расстегивает ремень на груди под латами и снимает тяжелую конструкцию. Я впервые вижу его в темном военном лонгсливе разрезанным у шеи и за плечами. Там проходят тонкие трубки снабжения системой поддержания жизни. В остальном он как будто обычный человек. Сквозь разрезы ткани видна бледная кожа, а под тканью проступает рельеф мускулистого торса военного. И Веслав не может не заметить, как я смотрю. Он присаживается рядом, но лицом ко мне. Руки касаются пояса. Мужчина тянет его на себя, и я хватаю за запах халата.
– Не надо…
– Почему не надо? Кому? Тебе?
– Нам. Ты не любишь меня, а я не люблю тебя.
– Для этого любовь не обязательна, – твердо заявляет воин. Он отставляет табурет в сторону. Хлеб падает на пол. Мои старания проигрывают перед желанием Веслава. Но я не готова к такому, а потому отталкиваю военного, вскакиваю на ноги и почти прижимаюсь к стене.
– Нет, нельзя. Ты должен отвести меня к Кате, а потом чип, сделка. Я не жена тебе, чтобы ложишься в постель.
Веслав сверлит меня взглядом. Он поднимается следом и подходит почти вплотную, не прикасаясь.
– Ты не жена. Ты воровка, которая была готова откупиться телом. Что-то изменилось?
Ноги немеют. Он прав. Я была готова отступится от нравственности. Придумывала тысячи причин, не признавая простого и понятно. Краснея, я решаюсь признаться. Как будто мне пятнадцать, а не двадцать два.
– Там в лесу я согласилась только потому, что ты красив.
– Что?
– Мрак, это звучит глупо, но я подумала, что провести первую ночь с таким мужчиной как ты – прекрасно. Думай обо мне что хочешь, называй шлюхой, но это правда и мне неприятно об этом говорить.
Я точно становлюсь пунцовой. В этом гиблом места размышлять о влюбленности и фантазиях первой страстной ночи с военным – глупость несусветная. И это отчего-то вызывает у Веслава заметное ошеломление. Он отступает от меня в сторону, как будто довольный.
– Девчонка ты еще, пусть и мнишь себя самой умной, – звучит сухо, скомкано, – Вот твой хлеб. Упал. Иди ешь и спи. Я лягу как уснешь.
Киваю. Осторожно беру из рук Веслава поднятый хлеб.
– Я не девчонка. Мне двадцать два и у меня был жених.
– Почему не вышла замуж?
Откусываю хлеб, сажусь. Бион отсаживается в метре от меня.
– Не любила. Ничего не екнуло. А с тобой было.
Он смеется. Глухо, сдавленно. Тянется за хлебом и вяленным мясом.
– Вот, а говоришь, нет любви. Тащишься по военным, воровка.
– Я не виновата, что вы сильные и огромные. Многие девушки от вас млеют.
Вот мы и нашли общий язык. Из опасного зверя, резкого и язвительного, Веслав на время становится приятным. Но с наступлением ночи он будто вновь погружается в свою тьму. Я ложусь спать, гасим свечу, а он стоит у окна, мрачно наблюдая за проходящими мимо тенями горожан.
