Он сочувствовал мне? Желал добра? Возможно! Но ещё он желал меня! Теперь это было ясно как день.
Я осушила стакан и, прикрыв потяжелевшие веки, недолго сидела молча, чувствуя, как раскачивается тело от гулких сильных ударов сердца. Страшное у меня было прошлое, но и будущее не сулило ничего хорошего.
– Так у меня ничего нет: ни прошлого, ни будущего?
– У тебя есть новая жизнь – это немало… И есть я…
Но я не дала ему продолжить, оборвав на полуслове:
– А что такое было с языком? В Конгоре говорят на другом языке? – вспомнила, как ничегошеньки не могла понять.
– В трёх государствах говорят на одном языке с небольшими отличиями. Пока ты восстанавливалась, речь возвращалась к тебе медленно, поэтому ты никого не понимала и сама говорила невесть что.
Я тут же оголила правое плечо и погладила золотые завитки.
– А откуда этот узор, ты знаешь?
О́циус сел рядом и с такой нежностью провёл пальцами по одному из завитков, что лёгкая дрожь от руки побежала по всему телу. Я смущённо натянула сорочку и скрестила руки на груди.
– У тебя обгорело плечо. Не все шрамы сошли бесследно, поэтому пятна от них скрыли под древним конго́рским орнаментом.
– Удачное решение, – задумчиво кивнула. – Мне нравится…
– Мне тоже, – тихо выдохнул он, глядя на мои губы.
Я отвернулась и замерла взглядом на окне.
«Могу ли я ему верить? И насколько он заинтересован во мне, чтобы сохранить всё это в тайне? Но самое главное – зачем это ему?» – заползали тревожные мысли, невыносимым зудом распирая голову изнутри. Но то, что теперь следовало быть ещё более осторожной, пылало красным пламенем.
Я погладила плечи и едва слышно произнесла:
– Кому я могу верить, если никого больше не знаю?!
Оциус придвинулся ко мне и обнял.
– Ты можешь верить мне.
На мгновение ощутила, как нуждаюсь сейчас в ком-то сильном и доверяющем. Хотелось отодвинуть это снедающее чувство безысходного одиночества и понимания, что я больше никому не нужна на всём белом свете.
Он молча гладил по спине, пока я тихо смирялась с новым знанием о себе. А потом почувствовала горячие губы на виске, и от их тепла в минутной слабости я прижалась к Оциусу, ощутив необходимую поддержку. Но, когда его губы спустились к уголку рта, тут же отпрянула, мгновенно придя в себя.
– Прошу прощения, – хрипло выдохнул он и отстранился. – Ты красивая женщина…
– Но я не содержанка! – проговорила со всем уважением, но уверенно давая понять, что не стану так расплачиваться за помощь.
– Я и не отношусь к тебе подобным образом, – ровно ответил Оциус, поднялся и отошёл, будто стараясь держать себя в руках.
Я расправила плечи, поднялась, уже не чувствуя себя так подавлено и, собравшись, прошла к окну. Отворив створки, оглядела сад и, глубоко вдохнув, подставила лицо тёплому ветру.
«Не содержанка… Тогда кто я теперь такая?»
– Это действительно сделала я? – оглянулась на Оциуса.
Тот лишь развёл руки, явно не зная, что добавить.
– И кто из моих близких погиб?
Оциус опустил глаза, но я почувствовала правду и замерла, считывая её с его губ:
– Все.
– Кто именно?
– Мать, двое сестёр, три младших брата и бабушка.
Я напряжённо сузила глаза и твёрдо покачала головой:
– Если бы я знала, что они внутри, я бы никогда не сделала этого. Я уверена!
От того, как Оциус неопределённо повёл плечами, стало только тошно.
– Это всё, что я знаю. Я не должен был тебе этого открывать. Но, похоже, не зная правды, ты не сможешь найти себе места.
