Восемь виноградных косточек - страница 9



В те далекие времена местные жители иногда в шутку, а иногда всерьез говорили: «полетать на кочерге». То были времена ЛСД, лоботомии, электрошоковой терапии, а также рок-н-ролла, когда с востока дул зябкий ветер холодной войны и многие, кто жил близ «Кочерги», привыкли к неугасающему свету в окнах больницы, а вечерами слышали вопли людей, редкие, но долгие.

Город вырос, и к концу двадцатого века больница стояла в гуще жилых домов. Ее перенесли на окраину города, а пустующее здание превратили в приличный четырехзвездочный отель.

Котельная стала бизнес-центром: «Офисы в аренду. Первый месяц бесплатно». И отель, и офисный центр составляли все тот же угол: внутренний двор занимали скамейки; полосы пешеходных дорожек лежали на газоне, как сетка из рыжих лент, а в центре сверкал, словно брусок стекла, ночной клуб «Кроличья нора».

Глава 2

В небольшой, почти семейной редакции «Инсайда» лишь немногие разделяли мнение Аарона Нери о том, что гонзо-журналистика для свободного художника чуть ли не дар божий.

Норма Абрамс, главный редактор и идейный вдохновитель журнала, считала Аарона главным приобретением и регулярно (каждую четвертую утреннюю планерку) говорила об этом так, чтобы все слышали. Гонзо-стиль казался следствием малой грамотности и легкомыслия, а требовал еще больше сноровки и таланта, чем сухая, лишенная эмоций газетная проза.

– Писать в стиле гонзо, – говорила Норма Абрамс, обводя собравшихся острием карандаша, зажатого в твердой и сухой как ветка ладони, – все равно, что гению прикидываться слабоумным, но при этом полностью контролировать ситуацию.

К своим двадцати семи годам Аарон больше десяти лет жил самостоятельно и вполне мог обойтись без этой поддержки. Он знал о слухах, согласно которым Норма Абрамс питает слабость к высоким темнокожим юношам с длинными волосами, стянутыми в хвост, из тех, кто отдает предпочтение обтягивающим голубым джинсам. Но, так или иначе, Аарон хорошо писал; старые тётки его не привлекали; дома его каждый день ждала очаровательная ровесница, а потому шансы Нормы Абрамс равнялись нулю. Ибо сплетни, если они беспочвенны (а значит, безопасны), пусть остаются на совести тех, кто любит пустую болтовню.

Однако именно Норма Абрамс принесла ему в этот день хорошую новость.

Он только закончил править статью; вернувшись со стаканом капучино, наблюдал в окно, как с черного хода «Кроличьей норы» рабочие в оранжевых комбинезонах неторопливо разгружают продуктовый фургон, и думал о том, что неплохо бы пригласить Маргариту в этот клуб сегодня вечером.

В разгар трудового дня, означавший непрерывное стрекотание клавиатур, шелест бумаг, непрерывное хождение и гудение копировальной машины, когда часы над входом показали десять часов тринадцать минут утра, ладонь Нормы Абрамс, настолько же мягкая, какой может быть камень, завернутый в кусок одеяла, легла Аарону на плечо.

– Зайди ко мне, – сказала она. – Через полчаса.

Аарон вздрогнул от неожиданности и посмотрел ей вслед. Едва коснувшись его, Норма Абрамс поплыла по проходу в своей медленной и незаметной манере, словно патрульная полицейская машина; остановилась у следующего стола, наклонилась и что-то сказала репортеру вечерних новостей, по-матерински похлопала его по спине; двинулась дальше к следующему, и так продолжалось до тех пор, пока ее тонкая фигура не достигла конца помещения, где она повернулась лицом и с торжествующим видом окинула взглядом бурный рабочий процесс.