Нет, это не была любовь с первого взгляда. И даже не со второго. Наша группа сложилась весьма разномастной – ребята из правоохранительных органов, получающие диплом ради новых звездочек на погонах, скучающие домохозяйки, студенты-очники, отчисленные с дневного отделения за неуспеваемость, и даже несколько рабочих с местного завода. Ну и я – ни то, ни се. И ты. Ты среди нас был самым старшим. Я никогда не отличалась способностью угадывать возраст, и сперва решила, что тебе лет 35—37. По сравнению с моими развесёлыми двадцатью четырьмя это, вкупе с резкими трещинками морщинок у глаз, казалось началом дряхлости. Постепенно выяснилось, что тебе уже 41 год, ты ветеран то ли афганской, то ли чеченской войны, и учишься у нас как льготник. Узнав эту информацию, я пожала плечами, и углубилась в постижение норм законов и статей Конституции.
Для меня эта учеба стала попыткой получить хоть какое-то законченное образование, а также передышкой от домашней рутины и неинтересной работы в детском саду, куда я устроилась нянечкой, чтобы добыть Катьке место в ясельной группе. Возможно, я хотела ухватить за хвост резво убегающую юность, вновь ощутить себя студенткой, беззаботной и смешливой.
Неожиданно меня назначили старостой группы, и мне добавилось хлопот, связанных с организационным процессом учебы. Впрочем, я не унывала, справедливо рассудив, что опыт любой деятельности будет весьма полезен в будущем. Благополучно переползли через первую сессию. Моего Сашку столь же благополучно выперли еще с двух работ. У меня стала заканчиваться косметика, да и нервы. Прошел почти год.
По утрам я, отчаянно зевая, тащила сонную Катьку в детский сад. Оставив ее в группе, я брела переодеваться, повязывала белую косынку, надевала хрустящий от крахмала халат и шла раздавать завтрак. Потом помогала одеть детей на прогулку, всовывала наушники в уши и шла дальше – мыть, драить, чистить, убирать, перестилать постели, проветривать. Руки постоянно шелушились от резиновых перчаток и моющих средств. О приближающей сессии я мечтала как о манне небесной, тем более подворачивалась возможность подзаработать написанием контрольных и курсовых работ для сокурсников, занятых по горло, и мечтающих о полноценном сне, а никак не об учебе.
Однажды, возвратившись домой чуть раньше, вытряхнув Катьку из куртки и вымыв ей чумазые ладошки, я пошла на кухню, тронула чайник и задумалась. Он был противоестественно теплым. Сашка должен был быть на работе, но, вероятно, он тоже освободился пораньше, а сейчас, видимо, вышел в магазин.
Но вот ключ поворачивается в замке, входит, уставший, с трехдневной щетиной.
– Привет! – долго и тщательно пристраивает ботинки на обувной полке, вешает куртку и сумку – на соседний крючок, непременно справа, перевешивая Катькины одежки.
– Ты пораньше сегодня? Ты ел? – хлопаю дверкой холодильника, – Я принесла из сада запеканку, поужинай.
– Да я только приехал, Инн. Пробки еще…
Круто поворачиваюсь и в упор разглядываю законного супруга.
– То есть как? Прихожу, чайник теплый, и чашка у компа, кстати, стоит. А утром я ее споласкивала и убирала, а ушла я позже тебя.
В голову ударило темное, почти животное бешенство.
– Саш, ты что, опять без работы, и мне не говоришь? И притворяешься, что ездишь работать, а сам тут играешься, да?
Опускаюсь на табуретку, смахиваю злые слезы.
– Ты же мне сказал, что все нормально у тебя с работой. И я в учебный отпуск завтра ухожу. Ой, Саш, а как мы без денег-то опять будем?! Он же не оплачивается у меня, а тебе говорила, потому что кому юрист в садике-то детском нужен?
