В свою фирменную лазанью мама клала выращенные в винограднике оливки и помидоры, шпинат, пять видов сыра и еще что-то – она отказывалась признаться, что именно. Финн клялся, что однажды зашел на кухню и увидел, как мама добавляет в нижний слой шоколадную крошку. С тех пор мы все время пытались отыскать в лазанье следы шоколада.
– Меня подкупили, – сообщил Финн.
– Вижу.
Я села на высокий табурет напротив него. Договор положила себе на колени в качестве напоминания, – как будто мне требовалось напоминание! – что нужно срочно что-то делать. Иначе я больше никогда не буду сидеть на кухне с братом и есть мамину лазанью, глядя на виноградник. Виноградник, о котором очень скоро придется говорить в прошедшем времени: «Когда-то он принадлежал нашей семье».
Финн раздул щеки, пытаясь остудить откушенный кусок, и тут же отправил в рот следующий.
– Мама не хотела оставаться с тобой наедине, поэтому вызвала подкрепление.
– Значит, она рассказала тебе, что происходит у них с папой?
Финн кивнул и подал мне вилку. Я вонзила ее в самую середину лазаньи, и выражение сочувствия на его лице тут же сменилось раздражением: он не мог спокойно смотреть, как я ем серединку, хотя сам предпочитал краешки. Я отправила в рот первый кусок и мигом позабыла о чувствах брата. Это была тягучая сырная масса, сладковато-соленая на вкус. Помидоры сладкие, как клубника, тесто из непросеянной муки нежное и масляное. Только тут я поняла, насколько голодна. Я ведь не ела весь день, даже от лакричных палочек отказалась.
– Вообще-то я уже сам догадался.
Я перестала жевать и взглянула на него.
– Как?
– Мама не умеет притворяться. На прошлой неделе я без предупреждения заявился на ужин, так она была сама не своя. Сказала, что папа в кафе на встрече местного научного общества, хотя он ходит туда только по четвергам. А потом испекла мне шоколадный кекс.
– Отлично. Мне достался голый мужик, тебе – шоколадный кекс.
– И очень вкусный к тому же.
Финн махнул в сторону виноградника, где прогуливались наши родители. Они шли рядом, как обычно, но между ними чувствовалась отчужденность: у отца руки заложены за спину, у мамы – висят по швам. Больно смотреть.
Я потянулась за следующим куском, но Финн вышиб вилку у меня из руки.
– Не налегай на лазанью, а то в свадебное платье не влезешь.
Я знала, что он говорит не всерьез. Это все мамина лазанья. Чтобы загладить свою вину, брат отрезал маленький кусочек и пододвинул его ко мне.
– Растяни на подольше, – предупредил он.
– Что же нам делать, Финн? Я о папе с мамой.
– А что тут поделаешь? Это их жизнь.
– Наша тоже.
Мы молча съели по кусочку. Потом я протянула ему договор, чтобы брат увидел все своими глазами.
– Отличный у тебя выдался денек, да? – с сочувствием спросил он.
– Почему ты ничего мне не сказал?
– Посчитал, что это должен сделать папа.
Голова шла кругом при мысли о том, сколько всего знают члены моей семьи. Сколько всего они скрывают.
– Папа со мной поделился только недавно. Хотел убедиться, что виноградник мне не нужен. В чем я его и заверил.
– Почему меня-то никто не спросил? А что, если виноградник нужен мне?
– Тебе он тоже не нужен.
Через двадцать дней я должна была переехать в Лондон и начать работать в новом британском представительстве нашей фирмы. Лондон. Город, в который я слегка влюблена с тех самых пор, как впервые прилетела туда к подруге на свадьбу. После приема я решила прогуляться и долго бродила по извилистым, мощенным булыжником улочкам, направляясь в сторону Пимлико
