– Как тебя зовут? – спросила я женщину, завороженная грацией ее движений.
– Ирас, царица, – ответила она и, увидев в моих глазах недоумение, пояснила: – То есть «эйрас» – шерсть, из-за моих волос.
По-гречески она говорила отменно. Интересно, где ей удалось так выучить язык? Должно быть, она из образованной семьи, училась в Фивах или Гермонтисе. При этом ее густые курчавые волосы, подрезанные с боков в нубийском стиле, и впрямь походили на шерсть.
– Я сделаю все, что от меня зависит, для увеличения урожаев, – пообещала я верховному жрецу. – Я знаю, что требуется углубление оросительных каналов. Они засорены илом. Я исправлю это.
– Я каждый день буду молиться о том, чтобы все получилось, – сказал жрец вслух.
Я догадалась, что на самом деле он подумал: «Я каждый день буду молиться о том, чтобы ты осталась на троне и смогла выполнить обещание».
После церемонии, продлившейся сутки без перерыва, мы отдохнули в примыкавшем к храму дворце. Я уже собиралась отправиться в обратный путь, когда ко мне прибыл гонец, ухитрившийся вдвое сократить время в пути, плывя одновременно под веслами и под парусом. Он привез пугающую новость: регентский совет от имени Птолемея Тринадцатого захватил власть и объявил меня низложенной. Враги использовали мое отсутствие.
Для меня это стало тяжелым ударом: едва успев вкусить высшей власти, я уже лишилась ее. В такое трудно было поверить. Как они осмелились!
– Мне жаль, что я сообщаю столь мрачную весть, – сказал гонец. – Но правда лучше неведения, и тебе лучше услышать ее от друзей до того, как о случившемся объявят официально на всю страну. Это даст тебе возможность обдумать план действий.
Да. План действий. Пусть не надеются, что я покорно подчинюсь узурпаторам. Этого не будет!
Спокойно поблагодарив вестника, я попросила его подождать, позвала Ирас – ее отдали мне в услужение на время нашего краткого визита – и велела принести гонцу воды для умывания и вина, чтобы подкрепить силы. Нубийка грациозным жестом пригласила его в соседнее помещение, а я подошла к окну.
Снаружи солнечные лучи уже проникли сквозь висевшую над рекой золотистую рассветную дымку и вызолотили прибрежный тростник. На воде, покачиваясь, поджидала царская ладья. Я устроилась на подоконнике, глубоко вздохнула и задумалась.
Что же мне делать? Я находилась в Верхнем Египте – области, традиционно настроенной против властей в Александрии. Однако я, кажется, смогла завоевать расположение местных жителей. Не попытаться ли мне поднять здесь армию? Лучшие воины родом как раз из этих краев, в том числе и сам Ахилла.
Но чем им заплатить? Никаких денег у меня с собой не было: узурпаторы в Александрии держали теперь под контролем и казну, и македонскую придворную гвардию, и египетскую армию. Мне не на что снарядить здесь войско, не говоря уж о том, чтобы его обучить. Популярность и любовь народа, конечно, радуют, но в военном отношении от них толку мало. Попытка вернуться к власти на столь зыбкой основе не принесет ничего, кроме кровопролития.
Эти мысли промелькнули в моей голове так быстро, что я поразилась, – за пару вздохов. Я ухватилась за подоконник.
– Царица, – послышался легко узнаваемый голос Мардиана, тихий и высокий, но, слава богам, не визгливый. С наступлением соответствующего возраста его голос окреп и не стал противным, как у многих кастратов.
– Ты ведь знаешь, что наедине можно, как раньше, называть меня по имени, – сказала я, не оборачиваясь.
