Глава первая. В Ляльках у бабушки Надеи
Сквозь сомкнутые веки Эль чувствовала тёплый, мерцающий огонь. Как если бы свечку поднесли к глазам. Она слышала звонкий голос Тинара, который звал растерянно и испуганно: «Эль, ну, Эль же…», и звук этот казался ей неприятно резким, хотелось, чтобы он прекратился. В голове гудело, будто степной тяжёлый ветер всё ещё скитался в ней, бился о затылок, давил на виски. Но пахло не степью, запахи казались незнакомыми: пыльные тряпки, пересушенные на винном пару̀ травы, немного дыма от сушняка, затхлый стариковский уют.
Эль чувствовала, что кроме Тинара, рядом находится ещё кто-то, добрый голос пытался разговаривать с ней, а потом напоить то горьким, то сладким травяным отваром. Она не хотела открывать глаза. Не хватало смелости встретить реальность. Эль трусливо полагала, что если сейчас не откроет глаза, то как будто ничего не произошло. Не было момента, когда Тинар вдруг, всё ещё улыбаясь, упал лицом вперёд, а она не успела даже удивиться, потому что тяжёлая тень со стремительной яростью сбила её с ног и душно навалилась большим телом. Всё, что ещё совсем недавно составляло основу жизнерадостной Эль, все эти мечты и фантазии, оказались глупыми, детскими, совершенно никчёмными в одно мгновение. Она стала женщиной, и в ней навсегда поселились страх и боль.
Ладони выворачивало судорогами, они лихорадочно выгибались под неестественным углом и так горели, что Эль казалось: прикоснись к чему-либо, тут же вспыхнет. Она лежала неподвижно, а пальцы встревоженными пауками сами по себе судорожно ворошили густой, наполненный печным жаром воздух, забирали в щепоть мягкое полотно постели, тут же отпускали его, словно стремились выпутаться из невидимой сети.
Пухлая рука мягкой рукавицей осторожно накрыла выгнувшуюся ладонь.
– Эко из тебя желя-то кидает, – тихо прошелестело рядом с Эль. Голос был глубокий и рыхлый, как перина, в которой она утопала. – Вот только выхода ей нет, в обратку шукает.
Тёплая ладонь задержалась на минуту, поглаживая, затем прикосновение исчезло. Раздался вкрадчивый скрип половиц, и голос донёсся уже откуда-то со стороны. Слова незнакомые, но Эль понимала, о чём идёт речь:
– Если в торопь не сподобимся, так ты, девка, совсем изуметися. У були Надеи есть знань, как забеду истаяти. Буля Надея накрутит тебе Одолень-Ляльку, купно с нея смагу умирим. Ты уж перемоги, а буля Надея крутить к теми сповадися, на зоре желю почнём истаяти.
В губы Эль мягко ткнулся тонкий носик какой-то посудины, во рту стало вязко от просочившегося на язык зелья. Она хотела сказать, что ей ничего не нужно, попросить оставить в покое, но голос не слушался. Как рыба без воды Эль беззвучно открывала и закрывала рот.
– А ты пока почи, чего в напрас-то сердце тягати…
И Эль опять провалилась в сон.
Когда она, вернувшись в реальность, осмелилась наконец-то открыть глаза, то первое, что увидела: пересекающиеся над кроватью деревянные балки. С каждой из них свисали десятки веников из сухих растений, кое-где тронутые нежной паутиной. Эль повернула голову, упёрлась взглядом в низкое окно, завешанное распоротыми мешками. Сквозь прорехи пробивался свет, значит, на улице стоял день, хотя в комнатушке царил полумрак.
