Кафе, где они обыкновенно начинали каждые свои выходные, находилось недалеко от картинной галереи, в которую Отец, наконец, решился ее отвести. На выходе девочка, допивая вторую порцию сладкого напитка, что дома обычно был под запретом, начала хвастать своей маленькой сумочкой с дизайнерской вышивкой.
– Доча, – он слегка поморщился. – Это, конечно, картинка, но не картина. Не имеет ничего общего с искусством.
– Мама говорит, что быть женщиной уже настоящее искусство!.. – бездумно вторила словам Жози девочка.
– Если тратить деньги на бесполезное тряпье она называет искусством, то тогда, действительно, тебе повезло стать дочерью великого творца, – пробормотал язвительно Отец.
Тогда Леся не ощутила всей отцовской горечи от разочарования в своем браке и самой Жанне-Жози, но с детски развитой интуицией догадалась, что не стоило больше говорить с ним о «маминых подарках». Какое-то время они шли молча, и девочка размышляла над тем, что вообще значит «искусство». Толкование слова давалось ей тяжело, и, спустя пять минут (что, в переводе на «взрослое время» значило едва ли не час), она все-таки попросила Отца о помощи:
– Пап, а что это такое?
– Искусство?.. – переспросил он. – Что же, Лисенок, это очень сложно описать словами.
Отец призадумался, а затем продолжил:
– Гм, пожалуй, предметом искусства можно назвать то, что создает человек, который наделен и даром, и умом, и трудолюбием. А еще способностью видеть нечто то, чего не видят другие или пытаются закрыть на это нечто глаза. Оно неуловимо и в то же время очевидно, его присутствие…
– Па-ап, – протянула Леся. Она не любила, когда Отец пускался в долгие рассуждения.
– Извини. Вкратце, это образ того в нашем мире, что имеет гораздо большее значение, чем мы с тобой, чем все люди вокруг нас. Нечто высшее телесной жизни, понимаешь?
– Как душа?
– Примерно так, – кивнул Отец. – Дух, история, чувство, выраженное мазком кисти, звуком или словом… Жестом. Все это лишь, впрочем, средства, и не в них суть. Первично же именно прозрение, которое испытывает Художник, когда создает это самое нечто. И это прозрение, невыразимое соединение со Всевышним, наверное, и можно назвать Искусством.
Леся нахмурилась:
– Ничего не поняла. Мне надо подумать.
– Думай, доченька, думай, – вновь улыбнулся отец. – Только не очень долго, потому что мы уже на входе.
Леся даже не заметила, как за разговором они уже пришли к резным дверям галереи, выполненным из красного дерева с массивной позолоченной ручкой, что украшали большие головы рычащих львов. Они даже немного напугали Лесю, и та покрепче схватилась за сильную руку Отца. Пальцы у него были очень красивые, тонкие, как у пианиста, хотя за свою жизнь он едва ли раз касался какого-нибудь музыкального инструмента.
В миг растворения этих чудесных дверей Отец открыл для нее и мир Искусства, даже малую суть которого она пока в силу возраста не могла постигнуть, но которая возымела на нее сильное действие. Он водил ее по просторным залам, показывая работы Шишкина, Репина, Айвазовского, Брюллова, Куинджи и многих других, а она лишь пыталась собрать все свое внимание в кучу, потому что всего этого было как слишком много для ее детской головки. Под конец небольшой экскурсии, устроенной Отцом, ей стало даже сонливо.
– Ну-у, что ты, Лисенок? – спустя полтора часа спросил он. – Совсем утомилась, да? Не интересно?
