Чуть ниже запись другим цветом авторучки.
«Только что сообщили: меня выписывают. Вовремя! Ах, как же всё вовремя, когда я больше всего нуждаюсь в лечении и в нём, меня решили выписать! Бесподобно! А дальше что? Хоть в могилу. Кому я нужна?! Зачем ты спас меня? Милосердней было бы утопить эту никчемную оболочку, освободиться от неё, тогда нет необходимости ни в одежде, ни в обуви, ни в пище, ни в крове. Нет холода, жары, нет голода и жажды. Желанный покой и небытие.
Хотя он говорит, что это не так, что там меня ждут ещё большие страдания, потому что самоубийцы застревают между мирами. Но разве может быть что-то хуже, чем жизнь без него? Я только сейчас поняла… Господи, только бы он был! Пусть Эрик будет всегда. Только бы знать, что жив, дышит! Всё выдержу, лишь бы ведать, что он существует. Помоги мне в этом!»
Пронзительные строки впиваются в душу. Если бы она так сильно не любила, разве смогла бы почувствовать за тысячи километров грозящую мне опасность?
Верно говорят, когда Небо что-то существенное даёт человеку, оно забирает нечто взамен. Агнешка не просто одарённая, стоит ли перечислять её потери?! Марик приобрёл способность перемещаться в пространстве, но не имеет взаимности в любви. Плата неминуема, это знают все, поэтому боятся счастья, интуитивно предпочитая оставаться в тени. Но это неправильно! Отчаянно горящие души страдают вдвойне, но и живут так, как никто и никогда! Им не страшно умирать, потому что они познали глубину бытия в полной мере. Берегущие себя – теряют. Чем больше ты тратишь любви, тем больше её становится в тебе.
«И мы знаем, что так было всегда,
Что Судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым…» – слова Виктора Цоя всплыли в памяти. Неужели нет другого пути? Агнешка знает это, сгорая, как свеча. Я вернулся к исследованию дневника: давалось мне это нелегко, но такова моя плата за проникновение в святая святых её души.
«Пришёл мой солнечный свет, и мир стал ярче и теплее. Призналась ему, что меня выписывают, а идти некуда.
«Кажется, я знаю как тебе помочь», – ответил он, и моё сердце подскочило от радости. Напрасно. Добрый отец начал рассказывать про монастырь, да ещё и где-то возле немецкой границы.
«Ты приобщишься к жизни во Христе и обретёшь себя. Это не значит, что ты должна стать монахиней, нет, это сугубо твоё решение. Но такая жизнь укрепит, излечит душу, избавит от шатаний по ночному городу и соблазнов, от ненависти твоей тёти и безысходности.»
Я спросила: «Ты хочешь от меня избавиться? Чтобы я уехала так далеко?!»
Этот человек понятия не имеет, что значит для меня. Или знает? Может быть поэтому и хочет, чтобы я скорее о нём забыла. Чем сильнее моя любовь, тем большую дистанцию он держит между нами.
«Ты разбиваешь мне сердце… Ведь всё, что я прошу, – это хоть изредка видеть тебя!» – сказала я ему. А потом посмотрела на его губы и поняла, что отдала бы всё за одно их прикосновение, и сдуру ляпнула: «Я стану монашкой, если ты хоть раз поцелуешь меня.»
Он приблизился. Сердце подпрыгнуло, я закрыла глаза в ожидании поцелуя. И он последовал… в лоб. Разочарование в ту же минуту сменилось покоем. Я открыла глаза и посмотрела на него. Видит Бог, от Эрика исходило сияние, у него особенный дар. Господь наделил его способностью утешения.
«Это единственный поцелуй, который я могу дать тебе, дитя.»
