Воскрешение Лазаря - страница 19

Этот обычай уже много лет соблюдается в нашем роду. Едва достигнет парень 20 годов, ведет его отец или дедушка к тому тайному месту и показывает, где Герасим золото спрятал. И за долгие годы не было еще ни одного среди нас, кто взял бы лопату и пошел копать. Через эту вот стойкость сделалась фамилия наша славной в здешних краях, прочнее прочного на этой земле утвердилась. И живем мы богаче всех. И мужчины наши до сей поры становятся тут атаманами, председателями и главными над всеми начальниками…

Старик умолк.

– Деда, а ты нам тоже то место покажешь? – первым подал голос Миша.

– А как же, вот исполнится вам 20 годов, отведу туда.

– Долго ждать. Давай завтра пойдем, – заканючил Антон.

Старик цыкнул на него. Но внук не унимался.

– Деда, а все равно ты непонятное рассказал.

– Чего тебе непонятно?

– Ты сказал, если клад не доставать из земли, ничего плохого тогда с нами не будет.

– Ну.

– Почему же тогда твоего папу бандиты убили? Потому что он за кладом полез?

Старик заговорил медленно, подбирая слова.

– Не полез он никуда. Эх, кабы знать, от чего и в какой момент смерть за нами приходит, гораздо проще бы людям жилось… Время тогда было плохое, опасное… И потом, хоть погибли они – прадед ваш и брат его, почему ты думаешь, что не жили они хорошо? Еще как славно и счастливо жили. Такие дела тут после революции заворачивали. За советскую власть боролись, первые колхозы создавали, первую большую школу строили, чтобы ребятня учиться могла… Знаешь, сколько народу собралось к ним на похороны. В нашей станице все их любили…

– А тех бандитов поймали потом?

– Кого поймали, того на дереве вздернули. А остальные поразбежались в страхе и никогда уже больше не смели в наших краях появляться.

– Бандиты, наверное, очень злые были?

– Ну все, хватит разговоры разговаривать, басурмане. А то я сейчас стану злой…

Старик вышел из детской сильно уставшим. Путь его лежал на кухню. Там за столом сидел крепкий мужчина лет сорока и разгадывал кроссворд в журнале. В складках лба отпечатывалась напряженная работа мысли, пальцы были запущены в рыжую шевелюру, а в зубах торчал обгрызенный карандаш.

– Чего такой сумрачный, батя? – спросил он.

– Что-то не по себе сделалось, – произнес старик, – плесни-ка чего-нибудь крепкого в стакан.

Сын загремел посудой в шкафу и извлек бутыль, в которой плавали три красных перца.

– Во-во, давай ее, – одобрил старик, опускаясь к столу. – Пускай все внутри огнем обожжет, кровь по жилам разгонит.

– Про братьев, что ли, опять рассказывал? – с интересом осведомился сын.

– Про них… А как о деде твоем убиенном вспомнил, так виски и сдавило. Сколько лет прошло, а душа все болит.

– Еще бы. Это ж все на твоих глазах случилось.

– То-то и оно. Видно, до конца дней мне это зрелище не позабыть. Все простить себе не могу, что растерялся тогда. Вот он, маузер отцовский, передо мной на земле, вот он, Лазорька, к тому же раненный, напротив стоит. А я в себе силы шлепнуть его не нашел! – на глаза старика навернулись слезы.

– Ладно, батя, чего ты себя коришь. Сколько тебе лет-то было?

– Пять годов.

– Ну и что ты мог в таком возрасте против бандюги.

– А и что с того, что бандюга, коли он на ногах еле держался. Как сейчас вижу это. За отцом Макар Осипов прибежал, был он у него вроде как ординарцем. «Беда, – говорит, – Степан Силуяныч, брата вашего бандиты порешили». Отец маузер хвать со стены и бежать хотел к дому брата Николая. Я за ним за ворота. Он как рявкнет мне: «А ну назад!». Испугался я, но не успел назад во двор и шагу ступить, как Лазорькин голос раздался: «Степан, не беги далеко. Тута я». Сразу и выстрел грянул. Отец навзничь упал. Макар Осипов деру задал. А я один на один с Лазорькой остался. Он к соседскому плетню привалился. Стою подле убитого батьки ни жив ни мертв. Шелохнуться боюсь. Лазорька обросший весь, страшный. Наводит наган мне прямо в лоб и говорит: «У-у-у, отродье змеиное». Точно выстрелил бы. Да только рев тут меня разобрал. Стою рыдаю. И Лазорька тогда передумал стрелять, опустил пушку свою и поковылял прочь. Пощадил, в общем, ребенка в последний момент. И вот тут самое время было взять отцов маузер, догнать его и убить. А я вместо этого отца принялся тормошить, потом упал ему на грудь, да так и лежал, пока мамка меня от него мертвого не оттащила… Потом уже к утру отряд пришел из Даниловки. Долго ловили Лазорьку. Каких-то сообщников, дальних родичей его нашли да повесили. Но все это были уже мертвому припарки. Убег душегуб. Получается, только одна возможность была убить его тогда – у меня, пятилетнего пацана. А я ее упустил.