– Так отчего же ты со штуками пса не хочешь обучить?
– Оттого, ваша милость, что я не умею. Я знаю охотничью собачью науку, знаю, как собаку обучить, чтоб она стойку делала, для охоты была пригодна, а штуки разные, чтобы трель собаке петь и в колокольчик зубами звониться, для охоты не требуются. Зачем для охоты такая собачья музыка?!
– Да просто для удовольствия. Вот гости придут – я сейчас и покажу им, какие штуки моя собака выделывает, – старался пояснить охотник.
– Тогда вы вашу собаку акробату в цирк отдайте, а не егерю, – стоял на своем егерь. – Акробат акробатство знает, он этому самому первый специвалист – вот он и собаку акробатству обучит. А егерь – нет… Егерь не для того существует, чтоб собак в колокольчики звониться приучать. Нет… Насчет этого уж увольте.
В голосе егеря ясно звучала обидчивость. Охотник пристально посмотрел на него и спросил:
– С чего ты обиделся-то?
– Позвольте… Да как же не обидеться-то? Я егерь, настоящий прирожденный егерь, первым господам на охоте служил, а вы вдруг хотите, чтобы я акробатским штукам собаку учил.
– Ничего тут нет обидного.
– Да как же не обидно-то, помилуйте! Ведь вот вы теперича купец и специвалист, чтобы в лавке торговать, а вдруг я вам скажу: иди помойную яму выгребать. Нешто это вам не обидно будет?
– Ну, какое же тут сравнение! Это совсем другая вещь.
– Нет, сударь, как возможно! Совсем то же самое. Зачем я буду супротив своей специвальности? Надо вам собаку на настоящую точку для охоты поставить – я вам поставлю, и собака будет шелковая, а чтобы в колокольчики звониться – нет.
– Да ну тебя! – снисходительно проговорил охотник. – Поставь уж хоть для охоты-то…
– Для охоты могу, а чтобы собака трель пела – увольте. Мало ли какие штуки у иных собаки выделывают! У нас вон ездит адвокат, так у того собака по евонному приказанию водку с блюдечка пьет и потом огурцом соленым закусывает.
– Вот, вот… Об этом тоже я давно воображал… Придут гости…
– Мало ли что вы воображали, а только не охотничье это дело. Собаку я вам обучу охотницкому артикулу, а насчет прочего увольте. Я егерь… Я…
– Да ладно, ладно. Слышу уж… Ну, что с одного заладил! – перебил его охотник.
Минут десять они шли молча и вышли на скошенные овсы. Виднелась уж деревня. Над скошенными овсами целой тучей носились воробьи. Охотник долго следил за ними взором и наконец сказал егерю:
– Холоднов! Я хочу воробьев пострелять.
– Гм… Стреляйте, – улыбнулся тот. – А только какая же это, сударь, охота!
– Отчего же? Та же дичь. За границей их так едят, что в лучшем виде… Да и не за границей… Я сам их ел. Для паштета, так первое дело.
– Не показанная она птица для еды – вот что. А есть такое желание, так стреляйте.
– Да конечно же. Тут уж, брат, без промаха. Одним зарядом можно штук десять положить. Пусть собака их поднимет. Трезор! Пиль! Шерш!
Собака бросилась в овес. Воробьи взвились тучей. Охотник прицелился из ружья. Раздался выстрел, и повалилось несколько воробьев.
– Видишь, как удачно, – сказал охотник, весело улыбаясь.
Снисходительно, как бы с сожалением улыбнулся и егерь.
– Подбирать будете? – спросил он охотника.
– Еще бы. Я их с собой возьму. Все-таки домой явлюсь с дичью. Дома у меня их зажарят.
Охотник и егерь начали подбирать воробьев. Охотник свертывал им головы и клал в ягдташ.
– Смеяться будут домашние-то ваши, когда с воробьями домой приедете, – заметил егерь.
