Подруг у неё, понятно, не было. Последние две перешли в компанию более успешных девчонок, ведь никто не хотел связываться с «чмошницей». Правда, оставалась одна девочка, переведённая не так давно на домашнее обучение, – Лиза. Три года она промучилась со своей коляской в обычной школе, где никому не нужен был ребёнок-инвалид, и за это время они вроде бы сблизились. Теперь Лариса иногда звонила ей, но Лиза чаще бросалась отговорками, не горя желанием общаться.
Тяжко осознавать, что абсолютно всем вокруг ты в тягость. Дом – тюрьма. Школа – пыточный кабинет. Лариса мечтала, чтобы всё побыстрее закончилось. Остался год. Может, учителя дотянут её, может, удастся сдать ЕГЭ, получить аттестат. Может. Может. Куда двигаться потом, Лариса не представляла. Она бы с удовольствием осталась жить в лесу в настоящем одиночестве, не опасном – не в том, что среди людей, которым плевать.
3
Вернувшись в комнату, проверила, заряжен ли телефон, положила вещи в рюкзак, оделась и вышла из дома. Захлопнула входную дверь, пересекла двор, закрыла калитку своим ключом.
Утро встретило её облаками, свежим северным ветерком, запахом зелени. Было так хорошо, что Лариса начала улыбаться. Смотрела на солнце, прячущееся за кронами придорожных деревьев, жмурилась, шла, не глядя под ноги, словно намереваясь взлететь. Идя всё дальше и дальше, попала в тень, но та не несла угрозы, а будто нашёптывала что-то приятное, хотя и неразборчивое.
Вынув телефон, Лариса убедилась, что никто не звонил, и бросила Лизе смс: «Что делаешь? Как дела?» На ответ привычно не надеялась, однако через несколько минут та написала: «Вроде ничего. Хочешь в гости?» Лариса не то что бы хотела, но решила: «Почему бы не убить время?»
Ответив на смс подруги «Уже иду», на перекрёстке она повернула направо, а не налево как обычно, и зашагала вниз по Флотской улице. Идти надо было до самого конца – дома 22.
4
Из окна соседней пятиэтажки, двор которой Лариса пересекла по диагонали, на неё смотрела странная собака, похожая на пенсионерку. Этот взгляд сулил смерть. А вот и дом Лизы. В подъезде было темно и привычно пахло кровью, которую давным-давно пролили в большом количестве и с той поры безуспешно замывали.
Лариса поднялась на второй этаж, увидела, что дверь Лизы приоткрыта, вошла на цыпочках. Едва переступив порог квартиры, она ощутила резкую перемену окружающего, словно кто-то переключил саму жизнь с одного режима на другой.
Лариса притворила дверь. В сумрачной прихожей толком ничего не было видно.
– Эй…
Оказалось, что Лиза сидит в своей коляске прямо напротив неё.
– Ой, напугала! Привет.
– Привет. Ты так быстро пришла. Гуляла?
– Я как раз в лес отправилась.
– Круто. Ты можешь, – выдохнула Лиза, – а я вот целыми днями дома торчу. Достало.
Лариса всегда испытывала перед ней эту неловкость: за то, что может ходить, бегать, делать привычные вещи. Она замерла, подбирая ответ. Ощущение иного стало сильнее, оно было похоже на сон, где ты совершенно уверен, что бодрствуешь Разве в таких снах странности не воспринимаются нормально? Лариса вздохнула, подумав: «Не надо было приходить». Если долго жить в одиночестве, в итоге находишь в этом удовольствие, и даже обычные разговоры могут превратиться в нечто неприятное.
– Ты не говорила… – начала Лариса неожиданно для себя, – ты… почему ушла из школы? То есть, по болезни, да?
– По болезни, – кивнула Лиза, оставаясь в тени. – Мне уже недолго осталось. Вот, отучилась год на домашнем, а осенью уже не буду заниматься.
