Воскресные призраки - страница 9

– Сейчас надо продавать, пока дом ещё крепкий и корова молодая. Отдельно про неё договорилась, за цену хорошую.

Раздражённая племянница хлопнула себя по коленям. Снова начала живописать прелести городской жизни с удобствами, особенно напирая на туалет и ванную. Александра прикрыла глаза: спит сидя странная пузатая старуха. Представилось ей поле: одуванчики и зелень, конечно, хороши, и приятно, когда голые ноги травинки щекочут, покалывают, но зимой, накрытое снегом, оно лучше. Словно громадный белый лист. Хочется написать на нём нечто особенное, сокровенное. Александре нравилось думать, что однажды прилетят сюда птицы, много-много, и сядут на белое поле, и по её желанию выстроятся в буквы и слова.

– В самом-то деле, соглашайся! Прямо сейчас поедем оформляться, – сказала, вырвав её из мыслей, Вера. Сидит, уставилась в упор, вся красная.

Александра подняла глаза, потом снова опустила на свои руки с переплетениями сосудов и вздувшимися суставами.

– Ну и чёрт с тобой, – Вера порывисто встала, схватила шапку и прибавила: – Торчи тут до посинения в своей берлоге!

Вышла, потеснив мужа, выскочила бегом из дома, помчалась к калитке; он за ней, всё оглядываясь на фасад. Александра сидела. Вскоре Верин муж вернулся, молча взял пакет с продуктами со стола и вышел прочь, нарочно громко топая. Только после этого их чёрная машина уехала, стих вдали шум мотора.

Александра взяла сигареты и вышла на воздух, села на скамейку. Курила, наслаждаясь одиночеством. Клавка дважды промычала в коровнике, точно спрашивая, когда же их перестанут беспокоить. Александра посмотрела на небо, откуда начали падать крошечные снежинки. Несколько легло на тыльную сторону её ладони. Через пару минут снег пошёл гораздо сильнее, слились в одно целое небо и земля.

Александра, чувствуя настойчивое желание двигаться, вышла из калитки и оказалась на дороге. Та тянулась вправо и влево, исчезая в пустоте, а впереди – белое поле, громадный лист без краёв.

Без лыж, конечно, трудно по такому снегу, но она всё-таки пошла: проваливалась, выдёргивала ноги, уходила всё дальше в белую пустынь; снегопад креп, густел, и вскоре дом совершенно исчез из вида.

Осталась Александра одна посреди белизны и тишины, даже ветер не решался беспокоить её. Стояла она там, где небо и земля неразрывно соединялись, и собственные мысли были ей непонятны и не имели формы, но это не страшило её и не беспокоило.

В спальне стоял тяжёлый дух сигарет, перегара, несвежего белья. Приоткрыв дверь, Лариса увидела, что мать лежит на развороченной постели, наполовину замотавшись в старое покрывало, истрепавшееся с краёв. Волосы матери разметались, укрыв голову, но ничто не скрывало спину и одну грудь, вылезшую вбок. Мать храпела, возле её подушки лежала пустая бутылка из-под пива.

Лариса хотела войти и открыть форточку, но побоялась, что мать проснётся, поэтому осторожно прикрыла дверь и уставилась на отрывной календарь, висящий в коридоре на стенке. Сегодня понедельник, уже десятое июня – идут каникулы. Лариса потёрла лоб, ловя ускользающую мысль, и её сердце в какой-то миг дало сбой, подпрыгнув, сделав сальто и вернувшись на место. Она на цыпочках пошла в ванную, закрыла дверь, умылась; вернувшись в свою комнату, нашла чистую одежду, грязное отнесла обратно и сунула в корзину. Вечером замочит в тазу: стиральная машина сломалась три месяца назад, а новый хахаль матери ничего делать не собирается. Деньги у него есть только на «бухло и жратву», поэтому «отвали и не клянчи, коза». Лариса постоянно одёргивала себя: никаких лишних разговоров с ними, никаких контактов, если только без этого не обойтись, никаких просьб, лучше вовсе не смотреть, не замечать – но на деле не получалось игнорировать очередного «отчима» полностью. Нет-нет да и вырвется слово или вопрос. Про стиральную машину, в конце концов, – это не просто от балды. Мать пьёт и не работает, а если хахаль приносит деньги, чем и гордится, то у кого ещё спрашивать?