– Дак чо там, как вообще?
– Да так же. Как же ещё, – едва разборчиво ответил Щербинин.
Ну и замечательно. Александре не очень и хотелось вникать в подробности. Любопытство к чему бы то ни было она потеряла давно. Было ли оно вообще, пойми.
Передав ей вёдра, Щербинин махнул рукой, забрался в машину и уехал. Александра постояла и двинулась обратно. Шагнула в калитку, закрылась на крючок, поставила вёдра в сарай. Вернулась на скамейку у стены под окном: очень ей нравилось просто сидеть и слушать, как шумит ветер, бегущий по белому полю. Когда вьюга, сидела Александра, пока не коченела совсем, когда летний дождь, сидела, пока не становилась вся мокрая, тогда и шла домой. И если не на улице, то у окна занимала место: опершись на пухлые предплечья, смотрела вдаль, словно стремилась найти там себя саму, прежнюю, которая бежит зачем-то к холмам и обратно. Вот только зачем бежит – тут вопрос. Наверное, с молодостью наперегонки соревнуется. И без толку. Умчалась та на своих вечно молодых ногах.
Закрыв глаза, Александра увидела ярко-жёлтые одуванчики, усеивающие поле. Куда ни посмотри ― весь мир в одуванчиках.
Александра открыла глаза и уставилась на низкое серое небо.
Летела птица: быстро, ровно, словно у неё где-то куча дел.
3
Через час к воротам подъехала, раскидывая снег, большая чёрная машина. Александра вышла на крыльцо. Из машины выскочила племянница Вера, из задней дверцы вытащила пухлый магазинный пакет, подошла к калитке, открыла. Верин муж, выбравшись наружу, стал дышать, запрокидывать голову, немного погодя закурил сигарету. Вера пересекла двор, по-хозяйски осматриваясь, и кивнула Александре. Та кивнула в ответ. Племянница взошла на крыльцо, Александра посторонилась, чтобы пропустить её в дом, и та шагнула широко, топнув сапогом. Александра поплелась за ней, а когда вошла, увидела, что Вера обосновалась за кухонным столом и, сняв шапку, расстёгивает пальто: после машины жарко, в доме тоже. Лицо Веры покраснело. Указав на пакет, водружённый прямо на стол, она сказала:
– Продукты тебе вот.
Александра села на табурет в углу, Вера почесала шею. Верин муж вошёл в дом, а потом возник в дверном проёме и встал, осматриваясь, сунув руки в карманы.
– Ну, чего надумала? Надо продавать. Ну?
Александра опустила глаза, разглядывая полосатые половики. Она не собиралась продавать, а Вера настаивала. Третий раз за месяц приезжает: всё даёт время на раздумье. Александра не любила своего младшего брата ― племянница была вся в него. Её тоже не любила.
Вера опять за своё:
– Нам позарез деньги нужны. Кредит выплатить. Как раз бы вышло погасить остатки и чуть сверху. Тебе чего? Живёшь тут одна, как сова. А в городе-то лучше в сто раз. А мы не хотим брать другой кредит для погашения этого: мы что, дураки какие? Ха, – голос Веры превращался в почти неразборчивое бормотание, – у тебя спина больная, ты можешь свалиться в любой момент и не встать. Чего тогда? А там будет тебе отдельная однокомнатная, бесплатно, заметь, дарим, пенсию туда переведёшь, и никаких забот, всё под боком: магазины, аптека. Тебе семьдесят два уже ― пора за ум взяться, тёть Саш. Вижу, надумала! – Вера хохотнула, словно наконец получила нужный ответ.
Александра думала, конечно, но, чтобы надумать, как того хотела Вера, – нет, не случилось. В город ей дороги нет. Всю жизнь тут, до конца.
Покачав головой, Александра продолжала смотреть в пол. Вера злилась, обращалась к мужу: вот, мол, смотри, говорила, что не станет, упрямая. Тот молча кивал, сомкнув брови.
