Она сглатывает.
Я делаю еще один глоток и жду, не выразит ли она каким-нибудь образом свое желание.
Она улыбается.
– Спорим, вы человек, у которого стакан наполовину полон, да? – говорит она, не отрывая взгляда от стакана.
Я киваю.
– А ты?
– Тоже, – отвечает она, явно довольная.
Ее взгляд перемещается на картину.
– Вы думаете, что поможете мне? – спрашивает она.
– Трудно утверждать наверняка, – говорю я, но, как можно судить по стакану, я полон надежды.
– Неопределенность нервирует меня.
– Не сомневаюсь.
– Джозеф обычно говорил: «Мелкими шажками».
– Мудрый человек твой Джозеф.
Она улыбается.
– Он не был моим, – говорит она, – но он мудрый. И он переживал за меня. Я в этом уверена.
Понимая, что она не решилась попросить воды, я наблюдаю за тем, как она окольными путями возвращается к вселявшему в нее чувство безопасности Джозефу, ее прежней привязанности. Надежность того, что уже известно, гасит неопределенность, которую олицетворяю я. Должно быть, она думает, что я могу и отказать ей. Я считаю, что небольшой риск важен для нашей работы.
Она смотрит на ковер между нами. Одна ее туфля соскальзывает и повисает на пальцах ноги. Я обращаю внимание на гладкость ее оливковой кожи, на кроваво-красный лак на ногтях. На короткое мгновение я задаюсь вопросом, откуда у нее этот крохотный синяк на коленке. Давно он там? Заметив мой взгляд, она скрещивает ноги и одергивает платье. И смотрит мне прямо в глаза.
– И сколько времени это займет? – спрашивает она. – Ну, если учесть, что я и раньше лечилась.
Молчание.
– Полгода? Год?
– Это от многого зависит, – говорю я.
– От чего?
– От того, насколько сильным будет твое стремление и насколько искренней ты будешь. Думаю, дважды в неделю вполне хватит.
Она кивает.
– А какого результата ты надеешься достичь? – спрашиваю я.
Она шевелит губами и смотрит в потолок.
– Уверенности в себе, – отвечает она. – Я очень нервничаю, особенно с мужчинами. Мне бы еще хотелось поговорить о семье.
– О?
– Все так сложно.
– В каком смысле, сложно?
– Я не могу точно сказать, что означает «семья». Я хотела бы понять, чего именно хочу я, а так я все время пытаюсь угодить другим. Иногда я бываю абсолютно бесполезным придурком.
Фраза сбивает меня с ног, как мощный левый хук, однако я не реагирую. Если она намеревалась шокировать меня, наживку я не заглотнул.
– Значит, проблема в созависимости? – спрашиваю я, произнося свой вопрос как утверждение.
– Да.
– Ты боишься, что тебя отвергнут?
– Наверное. Я не люблю разочаровывать людей. Я боюсь, что они отторгнут меня.
– Ты хочешь быть хорошей девочкой? – спрашиваю я.
Пауза.
Прищурившись, она подается вперед. Ее платье едва прикрывает бедра.
– Иногда, Дэниел, – жеманно говорит она, – имеет смысл быть хорошей девочкой.
Я обращаю внимание на изменение интонаций, на бо́льшую глубину голоса. В нем слышатся обольстительные нотки.
– В прошлом ты уже убеждалась, что это работает? Быть хорошей? – говорю я.
Она проводит рукой по волосам.
– Естественно.
Она выпрямляется, ее руки висят по бокам, как два маятника. Она намеренно кладет ногу на ногу.
– И как это окупилось? – спрашиваю я.
Молчание. Мой вызов проигнорирован.
Я смотрю на маленькие золотые часы на письменном столе.
– Алекса, нам пора заканчивать, – говорю я. – Я хотел бы, чтобы ты обдумала наш сегодняшний разговор. Если у тебя будут какие-нибудь соображения, не забудь рассказать мне в следующий раз. Какая у тебя память?
