— Вы доктор Бруно?
— Опять в точку, мадемуазель.
Эниана улыбнулась.
— А эти органы мужские или женские? — поинтересовался Жан.
Доктор Бруно внимательно посмотрел на банки.
— Эти женские.
— Вчера тут была мадам де Руж, а сегодня вы, — задумчиво произнес Жан.
— О, нет. При всем желании, нет. Процесс бальзамирования занимает очень долгое время. Это кропотливая работа.
— А вы знаете, что с ней стало?
— С ней случился удар. Бедная женщина. Мне бы так хотелось взглянуть на ее мозг. Вероятно, там обширное кровоизлияние. У нее была очень напряженная работа. Общение с большим количеством людей очень изнашивает организм. Говорят, что именно поэтому мадам де Руж курила восточные смеси и пила все, что горит. Ее легкие и печень заняли бы достойное место в моей коллекции. А вы ее знали? — спохватился доктор, опасаясь, что наговорил лишнего.
— Очень недолго, — уклончиво ответила Эниана. — А у вас тут не так много посетителей.
— Что есть то есть. Мужчины заходят в анатомические театры позубоскалить вместо того, чтобы сделать выводы о своем образе жизни. Дамы слишком впечатлительны, если они появляются у меня, то обычно падают в обморок. Ближе к входу я выставляю самые безобидные экспонаты. Но даже вид бальзамированного сердца вызывает у них головокружение и тошноту. Поэтому будьте внимательны к своей спутнице, — назидательно произнес доктор, обращаясь к Жану.
Дальше экспонаты и правда стали более жуткими. Нога больного оспой, рука прокаженного показались Эниане не такими ужасающими по сравнению с коллекцией младенцев. Им отводился целый стеллаж. Эниана хотела отвернуться и не могла отвести взгляд. Прямо на уровне ее глаз стояла банка с двухголовым младенцем. С третьей полки на нее единственным глазом смотрел ребенок-циклоп. Внизу разместился ребенок с раздутой головой и крошечным тельцем.
О каждом экземпляре доктор мог рассказывать долго — о том, как родился ребенок, живым или мертвым, и если живым, то сколько прожил.
Эниана едва заметно дернула Жана за рукав и мотнула головой в сторону выхода. По ее бледному лицу Жан догадался, что еще немного, и Энни пополнит статистику падающих в обморок.
Жан громко прокашлялся.
-Извините, что перебиваю, доктор Бруно, вы очень хороший рассказчик, и экспонаты у вас, что надо, но у нас дела, — он достал из кошелька монеты и протянул доктору.
— Какая жалость, что вы спешите. Столько всего интересного осталось. У меня богатый костный материал. Может, глянете одним глазком?
— Спасибо, но мы действительно очень спешим, — поддерживая Эниану, Жан двинулся к выходу.
— Но вы ведь еще зайдете, правда? — с надеждой в голосе поинтересовался доктор Бруно.
— Всенепременно, — заверил его Жан, а Энни слабо качнула головой и улыбнулась.
Оказавшись на улице, Жан поволок Энни к ближайшей скамейке. И как только он усадил ее, она тут же уронила голову на его плечо.
— Может перекусим? — спросил он ее.
Она тряхнула головой и промычала что-то невнятное, но и без слов было ясно, что ответ отрицательный.
— А я бы перекусил.
На свежем воздухе Эниане стало лучше, дурнота отступила. Возможно, этому способствовал травяной отвар, который Жан успел раздобыть, пока Энни сидела, уткнувшись головой в колени.
Приняв глиняную, еще теплую чашку от Жана, Энни скривилась.
— Ты чего? Торговка сказала, что это проверенное средство от дурноты.
— Считай, что мне оно уже помогло, — Энни вернула чашку.
