– Это звучит совершенно ошеломляюще, – сказала она, и стало ясно, что их общение кончилось.
В буфете он налил себе немного курвуазье. Человек рядом с ним, полный, краснолицый, с тонзурой седых волос, окаймляющих блестящую лысину, сделал то же самое, только наполнил стакан почти до краев. Они торжественно чокнулись, выпили, и толстяк крякнул от удовольствия.
– Знаете, почему я здесь? – спросил он.
– Потому что, – ответил Мюррей, – собираете материал для газеты.
– Нет, черт возьми. К прессе не имею никакого отношения. Я работаю в банковской сфере, распоряжаюсь инвестициями для коммерческого треста в центре города. Моя фамилия Уолтерс.
– Ладно, сдаюсь, – сказал Мюррей. – Почему вы здесь?
– Потому что, – торжественно ответил Уолтерс, – я сосед снизу. Эти дома построены так, что слышно, как на пол упала булавка, а иногда по время вечеринок с танцами я думал, что потолок обрушится мне на голову. Человек я мирный, не люблю ссор с соседями, да и кто любит? Поэтому я просто заключил с Харлингеном соглашение. Он может собирать здесь толпу, когда только захочет, а я за это могу присоединиться и утопить свои неприятности в выпивке. А он, сынок, подает самую лучшую. Я, должно быть, выпил уже на пятьсот долларов.
– «Сосед хорош, когда забор хорош»[6], – сказал Мюррей.
– Что это значит?
– Это цитата, – ответил Мюррей, – из стихотворения Роберта Фроста.
Уолтерс захлопал глазами.
– Он здесь?
– Я бы не удивился, – сказал Мюррей.
Он был один, держал в руке недопитый стакан, когда перед ним появилась девочка. У нее был землистый цвет лица, обкусанные ногти, девичья прическа «конский хвост», но губы были в яркой помаде, плечи сутулились, словно от пресыщения удовольствиями. Она походила на поджарый вопросительный знак.
– Привет, – сказала девочка. – Я Меган Харлинген. Папа рассказал мне о вас.
– Рад познакомиться, – ответил Мюррей. – И где ты была все это время?
– В кино. У меня это форма ухода от жизни. В буквальном смысле. Я не могу понять этих вечеринок, а вы? Здесь полно людей, которые напиваются и становятся претенциозными.
Мюррей поспешно допил свой коньяк.
– Не знаю, – осторожно сказал он. – Мне они кажутся вполне благовоспитанными.
– Тогда вы их совершенно не знаете, – твердо заявила Меган. – На самом деле у этих людей полно эмоциональных конфликтов. Они терзаются ими. Знаете, почти все здесь лечатся психоанализом. Бывали когда-нибудь у психоаналитика?
– Пока что нет, – ответил Мюррей. – А ты?
– Только очень недолго, и это было несносно, несносно, несносно. Потом, когда дедушка возмутился, узнав об этом, мне разрешили больше не ходить. Конечно, дедушка своего рода религиозный фанатик, он наверняка ярый противник Фрейда. Знаете, что он сказал мне однажды? Что если языческие знахари попадут в ад, то психиатры тем более! Это вечные муки!
– Я бы не относился так сурово к нему, – сказал Мюррей. – Может, он просто слегка отстал от жизни.
– Слегка? Слышали бы вы, что он говорил о модных идеях, когда папа ушел из старой конторы и открыл свою практику. Какой у них был скандал. И что дедушка говорил о людях, которые идут работать на преступников. В моей спальне было слышно каждое слово даже при закрытой двери. Конечно, папа держался просто героически. То есть относительно защиты преступников и всего прочего. Он первый в нашей семье берется за это, и для него все совершенно внове. Наверное, поэтому он попросил вас помочь ему, так ведь?
