Читать онлайн Раиса Ананьева - Воспоминание о прошлом

© Раиса Ананьева, 2019

ISBN 978-5-0050-5675-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мои родители – Тихон и Матрена – поженились 19 февраля 1922 года. Матери было 19, отцу 21. Происходило это все в селе Завальное (ранее – Хомутовка) Усманского уезда, Воронежской области (ныне – Липецкая область). Родители женились по любви, и свадьба состоялась бы раньше, но время было очень тяжелое. Отец скрывался и от белых, и от красных – был дезертиром, поэтому дома ночевал редко, скрывался в степи с такими же, как он, не желающими воевать. Только после объявления амнистии, они смогли пожениться. Как водится, они пошли жить к свекрови Наталье. Но семья отца была большая, состояла из 14 человек и всего двух работников: отца и его старшего брата – дяди Вани, еще не женатого. Отец их – дедушка Яков – умер еще в 1920-м году от тифа. Порядка в доме не было никакого. Бабка Наталья была женщина злая, «бранчливая». Ругань в доме не прекращалась. Правда, ругалась она больше с дочерьми, маму не задевала, но все равно жить здесь было тяжело. Мать с отцом постоянно уходили к дедушке Леонтию (маминому отцу), где было спокойно и сытно. А за два месяца до родов остались у него насовсем. Мать родила Марию ровно через год – 19 февраля 1923 года. Дед Леонтий был сущий трудоголик, он, конечно, мучил отца работой очень сильно. Отец иногда жаловался на него матери, ворчал, но на открытый протест не решался из-за своего характера и из-за любви к маме. Ну а так, было все хорошо, жили дружно, всего было достаточно, несмотря на тяжелую продразверстку, которой тогда облагались все крестьяне. В 1925 году родился Алексей, в 1927— Николай. Незадолго до этого выдали замуж сестру – тетю Полю, а вскоре после этого умерла бабушка Анна (мамина мать). Они остались вшестером: дед, мать, отец и трое детей. У них было две коровы, скота – целый двор. Работали не покладая рук. С 1927 года пошли разговоры о колхозе. Перед этим создавали комбеды (комитеты бедноты). В условиях, когда землю поделили по «едокам», и ее всем хватало, а земля была черноземом – ее даже удобрять было не надо – бедняками были лодыри и пьяницы. Всех крестьян поделили на бедняков, середняков и кулаков. Крестьяне относились к этому спокойно, не представляя, чем это обернется дальше. Бедняки объединялись в комитеты, коммуны. Государство помогало им деньгами, техникой, семенами. Но все это благополучно пропивалось. Работать из них никто не хотел, только заседали целыми днями. Руководили всем этим Бубнов, Барбашин и их прихлебатели. Бубнов точил зуб на деда Леонтия за то, что он не отдал ему в жены дочь – тетю Полю – первую красавицу в деревне, и с хорошим приданным. Бубнов сватался за нее 3 раза, и всегда безрезультатно. Последний раз дед ему не только отказал, но и обозвал его «пропойцей» и бездельником. Сказал что лучше увидит дочь мертвой, чем отдаст за него. Бубнов пригрозил деду, что он припомнит это, и выполнил свою угрозу. 1928 год прошел тревожно. Собирали в сельсовете хозяев и уговаривали вступать в колхоз. Для этого приезжали из города «10-тысячники», коммунисты. Они сулили золотые горы, приводили примеры богатой жизни уже существующих колхозов. А сами не могли отличить овес от проса, не знали совершенно крестьянского труда. И естественно, останавливались все у бабы-самогонщицы, пьянствовали вместе с членами сельсовета. Облагали зажиточных крестьян непонятными налогами, а те боялись им отказать.

В селе стало неспокойно, смурно. Кто поумнее и дальновидней – продавали все и подавались в город. Но таких было мало. В 1929-м году прошло 1-ое раскулачивание. Раскулачили самых богатых, отбирали все до последней курицы и белья. Под эту мясорубку попал и старший сын деда Егор. Это был очень умный, работящий и многосемейный мужик. Ему уже было 70 лет. Он умер в дороге, по пути в Сибирь. Всем объявили, что с кулаками разделались. Теперь все должны вступить в колхоз, отдать всю скотину и птицу, семенной фонд, весь инвентарь. Кто не вступит – объявляется подкулачником – и его ждет та же участь, что и кулаков. Богатство кулаков члены сельсовета делили между собой несколько дней с мордобоем. Сами вселились в лучшие дома, похуже – раздавали комбедовцам, тоже со скандалами и дракой. Некоторые дома сельские ребята поджигали из озорства. Вот в таких условиях приходилось вступать в колхоз. Дед был просто убит этим вступлением. Теперь он жалел, что не послушался брата Егора, сказавшего ему перед высылкой: «Левка, беги отсюда. Распродай все за бесценок, у вас семейка маленькая, подавайтесь в город, какую-нибудь хибару себе купите и проживете. Но как же мог дедушка Леонтий расстаться со своей скотиной, которую любил, как своих детей. Когда наступал период получения молодняка у скотины, дед ночевал в хлеву. Сам принимал роды у лошадей, коров, овец, свиней. Выхаживал молодняк, носил его на руках для кормления к маткам, мыл и холил. Их скотина была лучшей в деревне. И вот со всем этим приходилось расставаться, но выхода не было. Увели весь скот, оттащили плуг и борону в колхоз. В доме стало так, как бывает после похорон. И это было у всех. Из дома исчезло молоко, яйца. Детей кормили кашей-мамалыгой, сами ели пустые щи. Утром дед и папа шли в колхоз. Работы там толком никакой не было, скот лежал на голом полу, навоз не вычищали, коров не выдаивали. Руководители колхоза являлись к обеду, заседали, выпивали. Люди толкались и не знали что делать. А ведь речь шла о живой скотине, и все это происходило зимой. Дед перестал ходить на работу в колхоз и заявил дочери и зятю, чтобы в мае они ехали подыскать себе жилье куда-нибудь в город, а он побудет с внуками. Деньги у деда были. С ним согласились и папа, и мама. И как-то все успокоилось.

И вдруг событие огромной важности. Выходит газета «Правда» и в ней огромная статья «Головокружение от успехов». Написана она была правдиво, со знанием всего происходящего. Сельсоветчики и коммунисты, насильно загоняющие людей в колхоз, объявлялись чуть ли не вредителями советской власти. Газету зачитывали до дыр. Сталина называли отцом, родителем крестьян. Что началось в деревне! В статье сообщалось, что крестьяне имеют право выйти из колхоза, забрав все, что внесли туда. На следующий день почти все пошли с заявлениями в колхоз. Разумеется, и дедушка с отцом. Бубнова и других главных не было. Их вызвали в город. Крестьяне злорадствовали, надеялись, что эти паразиты не вернутся, их посадят. Рядовые члены сельсовета угрюмо принимали заявления, но возвращать добро крестьянам отказывались, не было, мол, такого распоряжения. Их не слушали, стали разбирать свое. Вот тут началась настоящая свара. Часть скотины сдохла, инвентарь поломан, а как делить птицу? Дед не стал ругаться. Взял одну полудохлую лошадь и такую же корову непонятной масти и повел их потихоньку домой выхаживать. А отец впрягся в плуг и поволок его с трудом домой. Бороны они не нашли. Прихватили несколько кур. Боже мой, что делает уход с живностью! Дед утеплил хлев, настлал животным соломы, которую они тут же стали жадно пожирать. Но дед принес им сена, кормил понемножку, поил слегка подсоленной водой. Кур принесли домой, покормили и поселили за печкой. Дед ночевал теперь опять в хлеву и был счастлив. У коровы доился только один сосок и мать раздаивала его много раз в день понемножку, остальные соски лечили мазью. Молоко стало появляться с каждым днем все больше. Какая-то курочка на 4-й день выдала первое яичко, а затем стали нестись постоянно. Вот была радость, вот было счастье. Весной впрягали в плуг лошадь пахать огород. Но она еще была малосильная. Когда уставала – ложилась на пашню. Тогда дед и отец сами впрягались в плуг, и беременная мама им помогала. Трудились от зари до зари. Все это было в радость.

Не радовало только то, что происходило в деревне. Все высшие руководители сельсовета вернулись из города целы и невредимы, хвастались что их даже хвалили, их колхоз оказался лучшим, у них ведь сохранилась часть скотины, а вот в других колхозах не осталось ни шерстинки. Тем, кто не вышел из колхоза, выдали небольшую денежную премию. Собрали колхозников и тех, кто вышел, уговаривали опять вернуться в колхоз. Обещали дойный скот и птицу раздать по домам, оставить в колхозе лошадей, волов, инвентарь и семенной фонд. «Да ведь все уже разобрали», – кричали мужики. «Как разобрали – так и снесут», – отвечали им, – «Забыли тот год? Можем еще кое-кого и выслать, у нас власть никто не отбирал». Это собрание многих испугало. Не все пестовались со скотиной как дед. У некоторых она подохла, пахать было не на чем и нечем. И таких было немало. Они вступили обратно в колхоз. Да и сельсоветчики теперь по-другому стали относиться к делам, их, видимо, здорово пугнули в городе. Пьянства стало меньше. Коров они, правда, забрали в колхоз у тех, кто возвращался, но птицу оставили. Стали даже записывать трудодни, правда по ним еще ничего не платили. Но многие остались «частниками». Их пока не трогали. Однажды дед встретил в переулке Бубнова и сказал: «Если у вас дело пойдет, я тоже вступлю в колхоз». Бубнов посмотрел на него со злобой и сказал: «А мы тебя не примем. У меня на тебя зуб, забыл?» Дедушка испугался, все рассказал маме. Решили дожить до осени, собрать урожай, а потом, может, уйти с детьми. Дед останется, будет им помогать, кто его тронет.

В конце июля мама родила Аню. 10-го августа они все сидели за обедом, мама кормила Аню грудью. Вдруг мимо окна прошли члены (так звали тех, кто работал в сельсовете). Они протопали по крыльцу, распахнули широко дверь и сказали: «Вы подлежите ссылке. Выкидывайтесь немедленно на улицу». Дальше даже мама затруднялась сказать, что было. Их стали вышвыривать из дома. Дед вначале кричал, что будет жаловаться самому Сталину. Над ним только смеялись. Плакали дети. Соседи стояли молча, женщины плакали. Дед продолжал доказывать что папа-бедняк, поэтому его с женой и детьми не имеют права раскулачивать. «Ну пусть ваш зять откажется от жены и детей и его, как бедняка, мы оставим», – сказал Бубнов. Да, тогда было много случаев, когда люди спасали себя тем, что отказывались: жены от мужей, дети от родителей. Папа, конечно, не стал этого делать. Они с дедом стали собирать вещи, брали самое теплое, дед спрятал деньги за пазуху. Взяли мешочек муки, ковригу хлеба. И все. Их посадили на их же телегу, впрягли их же лошадь и под конвоем повезли на станцию Усмань. А впереди и сзади ехали такие же раскулаченные единоличники, поверившие в статью Сталина. Стоны, крики, плач неслись отовсюду. Перед погрузкой в товарные вагоны рассказывали, что некоторые бросились жаловаться в Райсовет, и их всех арестовали. В вагонах не было ни столов, ни сидений. Люди сидели и лежали на голом полу, подстелив, у кого что было. У двери сидел конвоир с ружьем. Дети вскоре уснули, мама держала все время Аню за пазухой – из всех щелей дуло. Они с папой улеглись по краям. А дед всю ночь просидел и проговорил с односельчанами. Гадали, куда их везут, что будет, проклинали Сталина, удивлялись, зачем была написана эта статья. Дед с этих пор называл Сталина не иначе как «иезуит». К утру остановились у какой-то станции. За водой отпускали поочередно, оставляя в заложниках детей. Конвой усилили, потому что за ночь несколько человек сбежало. Из их вагона убежали девушка с парнем. Она была из семьи раскулаченных, на Покров собирались пожениться, парень пытался ее отстоять, но бесполезно. Тогда он поехал с ней. И вот они убежали. Все радовались за них, благословляли их. А путь продолжался, невероятно трудный. Их не кормили, воды не хватало, становилось все холоднее. Каждый день из вагонов выносили мертвых. Наша семья растирала в блюде муку с водой и этим кормилась. К счастью, мама была молочной женщиной. Она кормила Аню только грудью и этим ее спасала. Дед иногда договаривался с конвоирами, давая деньги, и его выпускали купить что-нибудь. Дед был необыкновенный оптимист, он быстро пришел в себя, подружился с конвоирами, смешил их. Он и в мирное время в любой кампании всех веселил. «Бывало, животы все надрывали», – говорила мама. И теперь этот талант ему пригодился. Он вселял уверенность в мать, в отца, поднимал их дух. Так доехали до Котласа в Архангельской губернии, высадили их на станции Луза и погнали дальше вглубь тайги. Ссыльные несли на себе вещи, детей. Некоторые, сцепив руки, несли на таких носилках больных, стариков. А кругом были прекрасные сосновые леса, краснела рябина, калина, какие-то неизвестные им кустарники покрывали цветы. После степей их поражало все увиденное.