Воспоминания о прозелите - страница 14

Вообще со многими своими коллегами по йешиве, с которыми Ицхак учился ранее, у него были напряженные отношения. Я предполагаю, что одной главных причин этого была «гомосоветикус-образная» культура поведения некоторых из них, от которой он – «простой русский парень», как он себя иногда в шутку называл, – бежал всю свою сознательную жизнь, как от собственной тени. Однако и «культура» самого Ицхака иногда хромала. Так, он рассказывал, что однажды сел в автобус, предварительно покушав чеснока. Какая-то старуха-пассажирка стала орать на латышском языке: «Типлуоку смака! Типлуоку смака!» («Запах чеснока! Запах чеснока!») Ицхак был пристыжен и посрамлён.

Автор приводит рассуждения Ицхака с единственной целью: чтобы через их призму читатель смог лучше понять личность главного героя. Но это нисколько не отражает позицию самого автора в отношении рассматриваемых людей. Вместе с тем необходимо отметить, что при оценке людей Ицхак предъявлял к ним очень высокие требования. Подлинное уважение он испытывал только к тем, кто обладал комплектом следующих качеств: бескорыстие, жертвенность, прямодушие, бесхитростность, вежливость, интеллигентность, высокая культура поведения. Среди его бывших коллег по израильской русскоязычной йешиве был только один, обладающий всей этой палитрой совершенства – рав Г. П., человек в высшей степени достойный. Причем Ицхак считал, что эти качества у Г. П. не были врождёнными, но он приобрёл их путём упорной работы над собой, что многократно увеличивает их значимость. Остальным же коллегам, как правило, чего-то не хватало из этой палитры – кому больше, кому меньше. Да это и неудивительно: люди, обладающие одновременно всеми перечисленными качествами, достигли определённого уровня совершенства, стали как бы «наполовину ангелами», а таких, конечно, на свете немного. Однако от ставших на путь еврейской религии обычно ждут чудес самосовершенствования. И не всегда напрасно.

Но Ицхак, очевидно, подозревал некоторых своих «коллег» в том, что они даже теоретически не ставят перед собой цель достичь вышеупомянутой палитры совершенства. Возможно, что в отношении (по крайней мере, меньшинства) своих «подозреваемых» русскоязычных баалей-тшува, Ицхак был прав. Но и их нельзя – как это делал Ицхак – презирать в своём сердце, ибо советско-коммунистическое воспитание, которое они получили, успело настолько изуродовать их души, что уже одно возвращение к еврейской вере для них можно считать чудесным перевоплощением и снисходительно относиться к их аморфности в вопросах морального совершенства.

О некоторых из них Ицхак неоднократно высказывал свои перманентные суждения, а некоторые «заслужили» даже личные «эпитеты-определения».

Например, про Сергея К. он говорил: «В своей надменности он думал в Ленинграде, что въедет (в израильский религиозный мир) на белом коне, но, за неимением лучшего, пролез туда, словно крыса, через брешь в стене».

Про Моше П. он говорил: «Он не человек. У него нет души».

Про Шмуэля О.: «Он – растение. Цадик (на иврите – праведник) – растение».

Об Аароне С.: «Он стал машгиахом?! (Машгиах – в данном контексте это ивритское слово означает: ответственный за порядок и воспитательную работу в йешиве). Я помню, как он собирал в йешиве деньги на покупку чая для общественного пользования. Это было то, что в точности ему подходило».