Нори внимательно слушал их, а на телеге приподнялся ещё один раненый, который поначалу сидел боком и смотрел куда-то вдаль.
– Говорят, кости на ногах можно срастить, – грозным, хрипловатым голосом сказал он. – А вот это…
Он повернулся к остальным и указал на пустую кровоточащую глазницу. Кожа вокруг неё была изуродована хаотическим узором из порезов и ссадин. От этого зрелища Нори невольно отвернулся и почувствовал рвотный рефлекс, но сдержался.
– Поначалу… – захрипел одноглазый, и телега вдруг покачнулась, проехав по кочке. – Поначалу я подумал, что и с одним глазом отлично справлюсь. Но у меня земля уходит из-под ног, движения все мимо… я пытаюсь схватить рукоять меча и промахиваюсь рукой! Дерверт, вон, всю жизнь с одним глазом, и я не видел, чтобы с ним такое происходило!
– Наверное, к этому привыкаешь, – подавляя рвотный рефлекс, сказал Нори.
– Наверное, – кивнул одноглазый и снова отвернулся.
Телега ехала шатко, скрипела колёсами и покачивалась, проезжая по холмистой дороге перед Тагервиндом. Нори сидел на краю и смотрел, как его родной город становится всё дальше. Возможно, он туда никогда не вернётся, и он знал это – знал и боялся. Нори не мог предвидеть, куда его теперь приведёт судьба, а привела она его в лазарет.
Через десять минут телега остановилась на краю лагеря у двух больших шатров, Нори беспокойно осмотрелся и вдруг заметил, что солдат с размолотыми ногами потерял сознание и лежал неподвижно. К телеге подошёл человек в белом фартуке, забрызганном кровью, и осмотрел прибывших раненых:
– У кого руки-ноги целы?
Нори заметил, как два человека с телеги подняли руки. Одноглазый, несмотря на целостность своих конечностей, фыркнул, перемахнул через борт телеги, неуклюже упал на землю, но тут же выпрямился, отряхнулся и, кашлянув, исчез среди шатров. Помешкав секунду, Нори всё же поднял руку.
– Помогите занести «тяжёлых» в шатёр! – крикнул мужчина в фартуке и зашёл в шатёр.
Один из поднявших руки спустился на землю и недовольно пробурчал:
– «Помогите» и «занесите» – не одно и то же, лентяй сраный…
Нори встал рядом с ним, и вскоре они неожиданно слаженно и дружно стали заносить раненых в шатёр, где лежали люди, потерявшие конечности, части лица или торса. В некоторых из них ещё торчали осколки деревянных конструкций или обломки стрел, а двое, кажется, уже скончались. По шатру перемещались три человека в фартуках, поочерёдно помогая каждому из раненых, и когда телега была полностью разгружена, один из лекарей остановился перед Нори.
– Симптомы? – спросил он парня.
– А… ч-что это? – запнулся сын гончара.
– Что болит, где горит? – бегло пояснил лекарь.
– Голова трещит и… – Нори замешкался, проглатывая неуверенность и готовясь в очередной раз высказать свою легенду. – Я не помню ничего, кроме нескольких часов.
Лекарь прищурился и скрестил руки на груди:
– Но слова ты помнишь.
– Какие?
– Всякие. Мы же говорим сейчас. Слова помнишь, а события – нет?
Нори пожал плечами и кивнул.
– Имя? – спросил лекарь, оглядывая его.
– Не помню, – с сомнением ответил Нори. – Ни имени, ни подразделения.
– Подразделение как раз очевидно, на тебе доспехи второго полка авангарда, – спокойно сказал лекарь, обводя рукой кольчужную броню, надетую на собеседника. – Только сапоги не наши, странно…
Нори тут же спохватился и заговорил:
– Это и не мои, их Таг унёс. Я в реку упал со стены!
Лекарь приподнял брови и обернулся на того самого Серрена с перемолотыми ногами, который неподвижно лежал на койке и стонал.
