Нори дрожал, и всё его нутро сжималось. Он подумал, что жить ему, возможно, осталось недолго, и вскоре он встанет на одном эшафоте с лордом Гилмором, но по взгляду Ренамира было невозможно разобрать его намерений. Это явно был крайне опытный в ведении разговоров и политических интриг человек, хотя его чистая бледная кожа и острое молодое лицо создавали иллюзию малого возраста. Он взял руку Нори, осмотрел её и сказал:
– Мой отец всегда говорил: «хочешь узнать человека, юный Рен, взгляни на его руки, они всё тебе скажут». И знаешь, что я вижу на твоих руках?
Нори помотал головой и глаза его заслезились от страха, а император продолжал осматривать его и слегка улыбнулся, будто видел в этом некую забаву.
– Я вижу… – продолжил Ренамир. – Что ты ремесленник, а не воин. Ты много работал, но кожа твоя не стёрта рукоятью меча или древком копья. Нет у тебя и стали в глазах, ты… ты не воин! – окончательно заключил он и поднял взгляд. – Хотя твои ссадины и запахи, которые от тебя исходят, говорят о том, что ты был в бою. Ты сражался или, по крайней мере, стоял рядом с теми, кто сражался, и потому провонял так же, как они. Эта мерзкая вонь войны… – Ренамир в очередной раз вздохнул, нахмурился и заговорил с неслыханной прежде суровостью. – Говори, кто ты и откуда. Тогда я пощажу тебя. Соврёшь ещё хоть слово про свою память или сморозишь какую-нибудь глупость – я отрежу тебе язык. Никто не врёт мне безнаказанно.
Нори закрыл глаза и зажмурился от страха. Он сидел на земле, впивался в неё пальцами от напряжения и не мог решить, что ему делать. Всё чаще в его голове мелькала мысль о том, что стоило умереть там, около реки. Сразиться с мародёрами и пасть от их рук вместо того, чтобы терпеть тот смертельный ужас, что сейчас наполнял всё его естество. Но выбор теперь был небольшой, и Нори решил рискнуть – воспользоваться предложением Ренамира.
– Я… – дрожащим голосом, слегка заикаясь и всхлипывая, заговорил он. – Я из Тагервинда. Защищал его на северной стене, был в ополчении. После залпа требушетов упал в Таг и… очнулся, когда город уже горел.
Ренамир слегка отстранился и внимательно его слушал с озадаченным взглядом. Нори продолжал:
– Вы правы, милорд, я… никакой не солдат. Я сын гончара. Просто горшечник с улицы, который пытался выжить. И форму эту я снял с павшего солдата, чтобы сойти за одного из них.
Ренамир приподнял брови и медленно выпрямился в полный рост. Один из его охранников вдруг злобно процедил сквозь зубы:
– Да как ты… – он схватился за рукоять меча в ножнах, но Ренамир остановил его жестом и хмыкнул.
– Сначала лживая маска, а теперь запредельная искренность и покорность дрессированной собаки, – удивлённо произнёс он и повернулся к Гилмору. – Видишь, что война с людьми делает? Парень цепляется за любую возможность выжить!
Ренамир смотрел на Нори сверху вниз: на его слёзы, дрожь и слабость. О чём он думал и что чувствовал – невозможно было понять, но после пары секунд молчания Ренамир стал задавать вопросы:
– Скажи, кому ты верен? За что ты сражался там, на стене? И почему так ценишь свою жизнь?
– Я просто хочу, чтобы было как раньше. Или… чтобы было хоть как-то, только не жить в страхе и отчаянии, милорд. Я сделаю всё, что скажете, и прошу лишь сохранить мне жизнь!
Нори поднял на него глаза и смотрел с надеждой, как животное, клянчащее кусок мяса у хозяина. Его пробирал стыд за то, насколько низко он пал, но других путей к выживанию ему не виделось. Сейчас несчастный сын гончара был готов отдать всё за возможность стать однажды достойным сыном своего отца, отвоевать честь всех павших в этой войне друзей, а затем найти Мирту и жить с ней счастливо до конца дней как воитель, прошедший через ад. И вот, ад уже начался, а до становления достойным было ещё очень далеко.
