Ренамир молча смотрел на него, колеблясь между нескольких решений, и вскоре принял одно, по его мнению, являвшееся самым верным:
– Пусть жители искалеченного Тагервинда знают, что я могу быть не только расчётливым, честолюбивым и хладнокровным, но ещё и милосердным… Ты вступишь в ряды моей армии, в шестой пехотный полк. Как тебя зовут?
– Нори, милорд, – склонившись ещё ниже, ответил парень.
Личные стражи Ренамира переглянулись – они были в идентичном шоке от происходящего, а их правитель продолжал:
– Шестой пехотный, Нори, запомни. И раз ты говоришь, что сделаешь всё что угодно ради светлого будущего и своего благополучия… – Ренамир обернулся на клетку с пленником, который недавно схватил Нори за руку, кивнул на него и указал рукой. – Этот человек просил тебя убить его. Сделай это. От таких пленных одни проблемы, а всю пользу мой палач из него уже извлёк.
Ренамир вдруг вынул меч из ножен и покрутил его в руке. Нори невольно вздрогнул и отшатнулся, глядя на сверкающее лезвие на золотой гарде. Вокруг собрались несколько солдат и с интересом наблюдали за происходящим. Пленник метал взгляд между Ренамиром и Нори, пока не поднялся на ноги и не прильнул к задней стенке клетки. Он просил о смерти, но хотел ли он её на самом деле – о таких вещах всегда сложно судить. Будет ли это мгновенным облегчением и прекращением заточения души и тела? Или перед божественной свободой его ждут минуты ужасной агонии – настолько болезненной, разрывающей и уничтожающей человека изнутри, что начинаешь сожалеть о каждой новой секунде, которую остаёшься в живых? Нори задавался этими вопросами не меньше, чем пленник, которого ему было приказано убить. Казалось, один лишь Ренамир знал на всё ответы, и теперь, получив внимание уже двух дюжин оказавшихся неподалёку солдат, он занёс меч и срубил с клетки дряхлый замок. Дверь отворилась с тихим скрипом и лишила пленника маленького убежища, в котором никто не собирался отнять его жизнь.
Нори неотрывно смотрел на него, а Ренамир перевернул меч и протянул его рукоятью вперёд.
– Ваше высочество! – спохватился один из стражей.
– Молчать! Пусть он сделает это моим мечом, я так хочу, – с азартом произнёс Ренамир, держа клинок в вытянутой правой руке.
Нори осторожно обхватил пальцами рукоять, взял меч и посмотрел на него. Пленник же, обречённый умереть в следующую минуту, оглядывался, хватался за прутья и пытался придумать способ сбежать, как загнанный в угол зверь, затем вдруг замер, и во взгляде его появилось неожиданное безразличие, а руки опустились. Он сделал три шага и вышел из клетки. Босые ноги тащились по земле, пока не оказались на расстоянии вытянутого клинка перед Нори. Пленник пал на колени и наклонил голову вбок, обнажая шею для удара. Глядя бессильным взглядом в пустоту, он заговорил:
– Всё лучшее, что я мог сделать в этой жизни… я уже сделал. Служить этим крысам я не собираюсь, как и сидеть в клетке до скончания времён. Сказано мне умереть? Умру, пусть Экиат развеет мой прах по всей Верувине, – пленник поднял на Нори последний взгляд.
В его глазах Нори неожиданно увидел глубокое, тихое презрение, и за этим взглядом последовал шёпот, который въелся в память невинного сына гончара, как клеймо, оставленное на коже раскалённой сталью: «Лишь бы не жить, как ты».
Позади слышались выкрики солдат: «С плеча!», «Руби, парень!», «Дай ему, что просит!». Нори мешкал. По его дрожащим щекам всё ещё текли слёзы – от ужаса, тревоги, боли или отчаяния – он сам уже не мог сказать, но желание рыдать было непреодолимым. Ренамир стоял в двух шагах от него, а в руке терпеливо ждал крови королевский клинок. «Может, убить его?» – подумал Нори и на секунду глянул на Ренамира. Личная стража императора тут же напряглась и взялась за рукояти клинков в готовности уничтожить любую угрозу повелителю. «Но тогда и мне конец… А если его…» – размышлял Нори, снова бросив взгляд на пленника. – «То, быть может, всё-таки доживу до встречи с Миртой. Но никогда не расскажу ей обо всём этом… ни за что». Ренамир утомлённо вздохнул и скрестил руки на груди:
