Большие и маленькие расходятся во взглядах
Если у нас есть сердце и в нас есть что-то хорошее, мы обязаны этому деревне, а не городу. В деревне, не знаю, как или почему, мы начали понимать многое, чего большие еще не подозревали и поняли лишь десяток лет спустя. За наши несвоевременные взгляды мы даже неоднократно претерпели.
Я помню, как однажды в большой зале сестры поочередно читали вслух «Хижину дяди Тома»36 – книгу, которой все тогда увлекались. Слушателями были тетя Ехида и гувернантка; Зайка и я тоже слушали, но прячась в углу.
Большие возмущались рабовладельцами, которые продают и покупают людей, как скотину, плакали над участью бедного Тома, удивлялись, как люди с нежным сердцем могут жить в этой бессердечной Америке.
– У нас тоже продают и покупают людей, – фистулой сказала Зайка.
– Что за глупости ты болтаешь? Откуда ты это взяла? – сердито спросила сестра.
– Продают, – упорно повторила Зайка.
– И бьют, – поддержал я Зайку.
– Перестань болтать вздор. Где ты видел, чтобы кого-нибудь били? Разве тебя когда-нибудь били?
– Нашего конюха Ивана высекли, а вчера отец…
– Как ты смеешь так говорить о своем отце, сморчок! – сказала тетя.
Видя, что я вызвал гнев тетушки, Зайка храбро бросилась мне на помощь:
– А разве папа не купил Калину?
– Это совсем другое дело. Папа его купил потому, что офицер был беден и ему были нужны деньги.
– Это неважно. Важно, что человека продали и купили, как и в Америке.
– Это ничего общего с Америкой не имеет, – сказала тетя.
– Имеет, имеет, – сказал я.
– Негров привезли издалека, их насильно оторвали от их любимой родины, а наши мужички русские, как и мы, – сказала старшая сестра.
– Моя дорогая, ты совершенно напрасно пытаешься объяснить этим бесстыдным детям то, что ясно, как божий день, – сказала тетя.
– Не отлынивайте, – сказал я. – А почему конюха высекли?
– Он заслужил. Но его наказали не из жестокости, как бедного Тома.
– А почему отец…
– Что?! Да как ты смеешь осуждать отца! – крикнула Ехида и встала. – И тебя за это нужно высечь. Я сейчас пойду к отцу…
– Оставьте, тетя, – сказала Вера, – а вы – марш в детскую в угол.
Так мы и не узнали конца истории бедного Тома, которого нам так было жалко. Зато мы были наказаны за правду37.
В этом любимом мною доме, мне тогда было девять, я выработал свою будущую программу жизни.
Пункт первый: Я буду велик, как Наполеон или тот, который выдумал пар.
Пункт второй: У меня будет много лошадей и собак.
Пункт третий: Когда я буду большим, я никого обижать не стану, всех крестьян и слуг отпущу на волю и буду всегда относиться к ним справедливо.
Четвертый: У меня будет, как у Саши, двустволка и охотничья собака.
Зайка на эту программу, в общем, была согласна, но с поправкою: от звания великого человека отказывалась и вместо этого хотела маленького ручного слона или дрессированную обезьянку; вместо ружья она хотела мальчика или девочку, а лучше, близнецов.
Должен прибавить, что наша программа никогда осуществлена не была; как все программы русских политических партий, она оказалась нежизнеспособной. Теория и жизнь не одно и то же.
