Ориген посмотрел на своего сына Прокла и добавил:
– Вот сын, не греши смолоду, что бы в старости не каяться. А то вот не бреешься, хвост отпустил…
– Все так ходят, отец, – ответил юноша.
Тем временем прасины поднялись по лестнице к воротам. По обычаю, сам василевс не разговаривал с народом. Его устами был специальный человек – мандатор. И просители к нему обращались как к самому императору. Мандатор доложил, кто стоит перед императорской ложей.
Прасины выстроились цепочкой, что бы передавать разговор с василевсом на трибуны.
Зенон, подняв вверх голову, начал:
– Многие лета, Юстиниан-август, да будешь ты всегда победоносным! Меня обижают, о, лучший из правителей! И видит Бог – нет сил терпеть. Я боюсь назвать обидчика, ибо он венет, а я – прасин, а суды все на стороне венетов.
– Кто он? Я не знаю его, – устами мандатора ответили из императорской ложи.
– Моего обидчика, трижды августейший, можно найти в квартале сапожников.
– Вас никто не обижает!
В ложе императора находились ещё и его приближённые, и говорить мог кто угодно, а мандатор обязан был повторять всё, что слышал, поэтому отвечал он иногда невпопад.
– Он один-единственный, кто обижает меня. О, Богородица, ты единственная заступница моя!
– Кто он такой? Мы не знаем.
– Ты, и только ты знаешь, трижды августейший, кто притесняет меня! Кто желает зла мне и дому моему!
– Если кто и есть, то мы не знаем кто.
– Спафарий Калоподий притесняет меня, о, всемогущий, – выдохнул Зенон.
– Какое отношение имеет к тебе Калоподий?
– Кто бы он ни был – его постигнет участь Иуды! Бог покарает его, притесняющего меня! – в голосе Зенона послышалась угроза не только Калоподию.
И это поняли в ложе василевса:
– Вы приходите не смотреть скачки, а грубить архонтам!
– Тех, кто притесняет нас, – как заклинание повторил Зенон, – постигнет участь Иуды!
– Замолчите! Вы – иудеи, манихеи, самаритяне!
– Ты называешь нас иудеями и самаритянами? О, Богородица! Смилуйся над нами!
– Вы изобличаете себя как еретики!
– Кто не говорит, что истинно верует, владыка, проклятье тому, как Иуде!
– Вы окрещены в единосущного Бога!
Старшины прасинов с возгласом: «Я крещусь во единого!» стали дерзко осенять себя крестным знамением одним указательным пальцем, указывая тем самым на единосущность Бога, а не двумя перстами, как православные, указывая на двуединую сущность Христа. Трибуны повторили действия своих старшин.
– Если вы не успокоитесь, я прикажу обезглавить вас! – грозно вскричал, подражая голосу за спиной, мандатор.
Зенон смело глядя снизу вверх в запертую дверь, как в глаза императора, твёрдо произнёс:
– Каждый домогается власти, чтобы обеспечить себе безопасность! Если же мы, испытывающие гнёт, что-либо и скажем тебе, пусть твоё величество не гневается. Терпение – божий удел! Мы же, обладая даром речи, скажем тебе сейчас всё. Мы, прасины, трижды августейший, не знаем где дворец и как управляется государство.
Зенон намекал на то, что прасинов не допускают к власти.
– В городе мы появляемся только сидя на осле!
На осле по городу провозят преступников.
– О если бы это было не так, трижды августейший! – громко закончил Зенон.
Но в императорской ложе намёков не поняли или не захотели понять и мандатор ответил опять невпопад:
– Каждый свободен заниматься делами, где хочет.
– И я верю в свободу, – гордо сказал Зенон, – но мне не позволено ею пользоваться!
Старшины прасинов и трибуны одобрительно загудели.
