Надеясь, что Аида не рассердится на такое использование мягкой игрушки, Эдельвейс принялась за дело.
И через каких-то полчаса юные хэльфи с восхищением махали руками вслед Эдельвейс, крупной рысью проезжавшей мимо них верхом на анимированной меховой кошке по грунтовой дороге испытательного трека, выглядевшего так, словно по нему прошла танковая колонна, а потом выбоины еще и размыло ливнем. Пружинистой рысью, едва касаясь поверхности дороги подушечками лап, меховая игрушка неслась по треку, слегка потряхивая наездницу на своей мягкой спине, и длинный пушистый хвост кошки волочился сзади по колдобинам, подметая пыль.
А Эдельвейс, сидя в джинсах верхом на пушистой кошке, в очередной раз порадовалась, что воспитанникам тейи в свободное от занятий время разрешалось ходить в той одежде, к которой они привыкли у себя дома: столь популярные в свое время в России джинсы, рабочие штаны из арсенала американских фермеров, ковбоев и букмекеров, обладали одним неоспоримым достоинством: шерсть к ним не липла.
Те джинсы… Они до сих пор еще «живы», и Эдельвейс иногда она надевает их со старыми синими кроссовками на липучках и черной борцовкой. Даже и теперь в Империи в сельской местности джинсы еще носят кое-где как рабочую одежду…
Из фирмы прислали материализованную модель артефакта «Волшебная мельница».
Эдельвейс об этом сообщили по коммуникатору, и она прибыла на «Инвиктус» посмотреть на готовый артефакт. В ее присутствии не было особой необходимости, но она любила лично проверять качество материализации своих виртуальных моделей.
«Волшебную мельницу» уже установили на камбузе.
Кронин пришел за Эдельвейс, когда она как раз наблюдала за работой артефакта.
– Поскольку вы уже закончили конструирование «Волшебной мельницы»…У нас тут к вам есть еще одна просьба. У нас там в лазарете небольшая проблема…
Эдельвейс кивнула и двинулась за Крониным в сторону лазарета. У нее появилось нехорошее предчувствие, которое, впрочем, появлялось у нее всякий раз, когда ей приходилось иметь дело с врачами.
Медотсек представлял собой облицованное светло-зелеными пластиковыми панелями небольшое помещение, буквально забитое различной аппаратурой. Аппаратура непонятного Эдельвейс назначения с хромированными и пластиковыми поверхностями, гофрированные трубки, кушетка, лабораторный стол, реанимационная капсула, встроенные шкафы с инструментами занимали все пространство медотсека.
В подобных помещениях у Эдельвейс всегда слабели от страха ноги. Скрестив руки на груди, она прислонилась спиной к стене, выжидательно глядя на Кронина. Специфический запах лазарета ее нервировал. Несмотря на то, что воздух усиленно стерилизовали во избежание специфических, «больничных» запахов, этот запах был неистребим. Страшные воспоминания нахлынули на нее при первом же вздохе, сердце забилось в груди так, как не билось во время самого напряженного поединка.
Доктор… Эдельвейс узнала его сразу. А он ее не узнал. Каждый раз, когда она его видела в коридоре, ее так и тянуло спросить: ну, как поживаете, доктор? Но напоминать ему о некоторых событиях не входило в ее планы.
Яркое освещение лазарета позволило ей хорошо рассмотреть Кронина. Он почти не изменился с того времени, когда она его видела в последний раз. Чуть выше среднего роста брюнет со слегка волнистыми волосами. Спортивное телосложение – худощавый, но с широкими плечами. Фигура – выраженный треугольник, что всегда говорит о многолетних занятиях теми видами спорта, где основная нагрузка приходится на руки и плечи. Эдельвейс знала, что отец у него – сын русских эмигрантов. Впрочем, мать тоже.
