– Да разве я так часто пью или напиваюсь?
При этих словах мужа брови ее поднялись вверх:
– А то нет? Вот бесстыжая морда твоя! – костерила жена. – Я тут пурхаюсь, готовлю, а он – выпить. Нет! – сказала она твердо.
Василий Петрович матюгнулся в сердцах, что-то себе под нос буркнул и ушел в спальню. Поправил одеяло, застелил сверху старым голубым покрывалом, взбил подушку и, сбросив тапочки, в синем трико, заправленном в шерстяные вязаные носки и натянутом поверх серой майки, улегся на кровать, беззлобно ухмыльнувшись никчемной ссоре. Одеревеневшими от возраста, плохо слушающимися пальцами покрутил ручку радиоприемника, но тот молчал. Резко стукнул по нему ладонью, и по дому разнеслась мелодия: «Миллион, миллион, миллион алых роз». Крутанул ручку влево, и радио замолчало. Взглянул недоуменно на него и опять прибавил громкость, но так, чтобы было слышно только ему одному.
Концерт вскоре закончился, потом были новости. Внимательней всего прослушал погоду, потом, надев тапочки, пришел на кухню и, уже не помня былой словесной перепалки, деловито доложил жене сводку и тут же забыл ее.
За пятьдесят с лишним лет, прожитых бок о бок, старики наизусть знали друг друга.
Нина Васильевна, выйдя вечером из дома и глядя в конец улицы на возвращающегося с работы мужа, по походке точно определяла, сколько он выпил и какое у него настроение…
В тридцать девятом Василий Петрович был призван в Красную Армию. Служил в Борзе Читинской области водителем на полуторке.
Потом грянула война. Вспоминать войну он не любил. Чего ее вспоминать?! Кровь, грязь, бесконечные дороги Ленинградского блокадного фронта. На передовую возил боеприпасы, обратно раненых бойцов. Землянки, вши, нескончаемые дожди летом и осенью. Здесь же вступил в партию.
После снятия блокады брали Кенигсберг. На всю жизнь запомнились мощные оборонительные укрепления, изрытые артиллерией и исползанные пехотой. И вот она, Победа, весной сорок пятого! Потом был Китай. Разбитая Квантунская армия. Только через год после победы над Японией, в августе сорок шестого, демобилизовался. Из Китая привез трофей – большую черную эмалированную трехлитровую кружку да с десяток медалей и орденов, украсивших молодецкую грудь.
Сразу же по возвращении в родную Николаевку женился и уехал работать в леспромхоз механиком. Поселки лесозаготовителей не были долгожителями. Два-три года – и переезжай на новое место, в нетронутую вековую тайгу.
Дети были маленькими. Вода в колодце за двести-триста метров от дома. Стирать приходилось на кухне в оцинкованной ванне, а полоскать белье на речке; летом с плотика, зимой в проруби. Снегу зимой наметало под крышу. А школа в поселке – семилетка, дальше интернат в райцентре Чебулы.
Хочешь не хочешь, а пришлось оставить таежное житье и переехать в Мариинск.
Если можно говорить о времени, то летело оно незаметно. Работал механиком в гараже. Как многодетной семье дали дом, который пришлось долго ремонтировать. Обставили мебелью, купили телевизор, завели корову…
– Слушай, дед, – прервала его мысли жена, – сходил бы ты в магазин.
– Зачем? – вставая, сердито буркнул хозяин.
– Купи к столу чего-нибудь, праздник все же, восемьдесят лет, а ума у тебя все нет, – заключила она и вышла на улицу.
Потянувшись, Василий Петрович заправил майку в штаны, нащупал тапочки, открыл шифоньер, где аккуратно на плечиках висел его темно-коричневый костюм с навешанными наградами. Это на праздничные случаи, когда перед днем Победы приглашали в мэрию или военкомат.
