– Да вроде бы в ближайшее время не намечается, – пожал плечами Владимир.
– Значит, что-то не поделили, кто-то, видно, больше украл, чем остальные.
– Вот это правильно, наконец о деньгах заговорили, а то все о политике. Кому она теперь нужна? – тяжело дыша, проговорил зять.
– Прошу за стол, – перебила Любовь Васильевна, – а то разговорились что-то.
– Ты смотри, сильно не увлекайся, – наставляла Анатолия жена. – Домой еще надо идти.
– Ну что ты, я меру знаю… Так, ради приличия немного.
Владимир первым произнес тост за здоровье отца, пожелал ему всех благ, счастья и, конечно же, за родительский дом, который всегда светился желанными окнами и где рады тебя видеть в любое время. Мать слушала и не сводила с сына усталых, ослепленных счастьем глаз.
– Спасибо, сынок! – душу старика распирала гордость. Посидел немного, тяжело вздохнул.
– Вот такая жизнь пошла. Я понимаю так: партия – это должно быть солидно, как наша КПСС была, где порядок, дисциплина во всем, ответственность перед народом за свои дела и поступки.
– Это так, – поддержал Анатолий, лицо его раскраснелось, самогон вступил в голову, – но и сейчас жить можно, были бы деньги.
– Нет! – резко ответил Василий Петрович. – Что ты все в деньги упираешь, раньше человека ценили, личность уважали, а теперь… Даже в больницу без этого не суйся, ну а помирать и говорить нечего.
– Это раньше-то ценили? – усмехнулся Анатолий. – А как насчет Сталина и тех миллионов невинных.
– Ты Сталина не тронь! На себя посмотри.
– А чего смотреть, где же тогда ваша партия была?
– А ты где счас? Забился в свою конуру, то бишь магазин, и пьешь, а на остальное – наплевать.
– При чем здесь я?
– А при том, что мы всю жизнь строили, а такие, как вы, страну развалили, – жестко сказал старик и, немного помолчав, добавил:
– Своим равнодушием.
Он глядел на него в упор таким взглядом, что Анатолий не выдержал и, пытаясь разрядить ситуацию, растерянно проговорил:
– Ну что мы сидим, – и тут же встретился с суровым взглядом жены.
– Наливай! – заключил Василий Петрович.
Любовь Васильевна, имея огромный педагогический опыт, переливающимся тонким голосом говорила тихо, нараспев, выделяя каждое слово. Старик всегда удивлялся, как она, нежная, хрупкая женщина, ладит с нынешними учениками, как не озлобилась, не огрубела за тридцать лет работы ее душа и как тяжело ей порой приходится с Анатолием. Тут он не выдержал, шмыгнул носом.
– Спасибо, спасибо, деточки, дай Бог вам здоровья, счастья.
– Ну ты нюни не распускай, – укорила его жена, – праздник ведь у нас.
Дочь, улыбаясь, глядела на постаревшее, но все еще мужественное лицо отца. Из его глаз исходила до удивления ясная и спокойная сила. И она вдруг подумала, что вот такие глыбистые мужики не на страх, а на совесть, себя не жалеючи, тянули на своих плечах все тяготы и беды, свалившиеся на русскую землю.
Не желая продолжения разговора, встрепенулся Анатолий, заегозил:
– Ну что, дед, еще по одной?
– Нет, мне хватит. Сегодня надо быть в форме, вдруг кто в гости придет.
– Толя, да ты хоть слово скажи, – одернула жена, но Анатолий не унимался:
– А! Давай, Вовка, с тобой еще по одной опрокинем, раз дед не хочет.
– Да я тоже воздержусь, тем более, вчера перебрали изрядно.
– Скажи-ка, какие все правильные сегодня. Ну тогда, дед, я один выпью за твое здоровье.
Он оттопырил пухлые губы и, сморщив лицо, полузакрыл глаза, вливая в свое нутро содержимое стопки. Но что-то забулькало в горле, и водка не пошла. Организм всеми силами сопротивлялся.
