– Иди нахуй отсюда.
– Понаехали.
– Домой на.
В какой-то момент, на одно из таких обращений за помощью, в ответ мне раздался громкий плач, и я увидел перед собой залитую слезами страусиху – голую.
– Постой! – крикнул я ей.
Она побежала. Я за ней. Постоянно приходилось протискиваться между тварями. Я просил остановить убегавшую, но в ответ слышал только…
Я добрался до пустующей улицы, гари здесь было ещё больше, слезились глаза. Я её упустил. Я решил двигаться дальше. Впереди был виден дымящийся вулкан. Твари покинули свои дома. Никого не было. Куда она могла подеваться? Здесь прятаться негде. Двери… закрыты. Кругом никого нету. Вон дерево, а точнее дуб, с высохшими листьями, кора вся покрыта сажей, в стволе дупло – здесь её нет. Вот телефонная будка с разбитыми стёклами и снятой с верхней петли дверью, телефонная трубка висит на проводе, гудков нет – нету. Вот песочница, в которой стоит на одной ножке вырезанная из старой покрышки клумба, а на ней два цветочка, бутоны которых похожи на птичьи пальцы… ммм, неплохо пахнут – тоже нету. Вон… так, стоп![2] Я повернулся обратно на клумбу и увидел, как страусиха отряхнула голову от песка и побежала в какой-то переулок. Я за ней. Переулок был тесный, в ширину не больше метра. Было чувство, словно я нахожусь в лабиринте. Он всюду куда-то поворачивал, и к нему примыкали другие переулки. Вокруг раздавался громкий плач. Я шёл на него и старался не заблудиться. Но через пять минут уже в панике сновал в разные стороны, заливаясь кашлем из-за пыхтящего вулкана, которого, казалось, не сильно беспокоили импотенция, рак лёгких, слепота, гангрена… Я не мог найти выход ни к страусихе, ни к прежней улице. Я бегал так, пока в одном из переулков мне не встретился седой старый бобёр в чёрном костюме и чёрных круглых очках, он, плача, то и дело стучал перед собой тростью.
– Помогите старому, бедному Бобёрхесу! – заговорил он, заслышав мои приближающиеся звуки шагов.
– Дедушка, да я бы рад! Но я сам не могу выбраться из этого сраного лабиринта!
– Лабиринта говоришь? – с воодушевлением произнёс он, торжествующе открыв рот и вскинув на меня кверху голову, отчего две его чёрные тучи, ещё совсем недавно пронёсшиеся над щеками с дождём, мрачно опустились на нос, и из-под них ясно выглянули затуманенные катарактой глаза, излучавшие бледное, еле тёплое сияние на заснеженные брови. Бобёр левой рукой схватил меня за руку, а правой, подняв от земли конец трости и описав им дугу в 90°, или нет, трость сама, как стрелка часов, совершившая скачок длиною в пятнадцать минут (вперёд или назад – решать вам), зависла в горизонтальном положении и, потянув за собой слепого, кинулась по следу невидимой нити, проложенной по лабиринту. Мы бежали: бобёр, на полной скорости ведя меня за собой и вытянутой рукой удерживая трость, не давал скрытому для моего взора воришке утащить палку. К счастью для нас, воришка нам попался упрямый – он ни за что не хотел отпускать свою добычу – и скорее всего из местных: он отлично ориентировался в лабиринте, так как вскоре в конце коридора завиднелся слабый свет. Гарь хлынула на меня волной. Я, согнувшись в три погибели, боролся с ужасным приступом кашля. Превозмогши его, я поднял голову и, к своему удивлению, не обнаружил присутствие бобра. На обильно посыпанной пеплом земле присутствовали только мои следы обуви, больше ничьи.
