Рывком перекатываюсь наверх Любаши. Опираясь на левую руку, правой собираю её запястья в свою ладонь, чтобы не дать ей лицо от стыда руками своими закрыть. Ага, ну вот же ж, прикрыть ладошками не может, так зажмурить глазки это, пожалуйста.
- Любаша, открой глаза, очень прошу тебя! Ну же, девочка, не трусь! Давай, трусарди, сначала сделай щелочку, потом подгляди ид-под ресничек своих длинных, а затем уже распахни омуты глаз своих зелёных. Ииии, что совсем никак?!
Сначала пытаюсь действовать мягко методом убеждения. Тщетно. Подтягиваю тяжёлую артиллерию.
- Ладно, раз так, то придётся мне осенить тебя членом своим животворящим и им же снова устроить тебе падёж в пучину телесного сладострастия, - от тона убеждения плавно перехожу к угрожающему рычаю и начинаю тереться о тело моей Данаи своим восставшим возбуждением.
Почувствовав приближающуюся опасность, Любушка распахивает свои зелёные глазища. Смотрит на меня вопрошающим взглядом. Жду от неё нового спича.
Если честно, я не любитель длительных женских стендапов, но Любины мне явно заходят. Нет, это конечно, пиздец, но они мне реально нравятся. Вот, так бы слушал и слушал.
- Степан, Вы что в Бога не верите?
Любаня с такой удивленно серьёзной интонацией задает мне вопрос, что я еле сдерживаю в себе хохот, который может разорвать меня на части.
Стараясь держать лицо, собираюсь с силами, чтобы разъяснить женщине, лежащей подо мной, свою жизненную позицию.
- Любонька, поверь мне, я искренне верю в Бога и максимально стараюсь следовать заповедям людей, их написавшим. Для меня свято - не кради, не прелюбодействуй, не возжелай дома и жены ближнего своего, не сотвори себе кумира, не произноси имя Господа всуе, не убивай, не лжесвидетельствуй. Это я так, конечно, цитирую не близко к тексту.
Пока говорю, все время наблюдаю за реакциями Любаши. Все, что она думает, отражается на её лице. И это мне тоже нравится. Она, вообще, очень настоящая.
- Люба, все эти слова, как и правила дорожного движения, написаны не просто так, а на основании чьего-то жизненного опыта. Поверь мне, чаще всего не самого удачного. Этими заповедями нас предостерегают от совершения того, что может принести боль нам самим или другим людям. То, чем мы с тобой не так давно занимались, и что ты обозначила, как падёж в пучину разврата, называется любовью.
Делаю паузу, глаза Любы становятся ещё больше. Ее зелёная радужка начинает приобретать более яркий и насыщенный оттенок. Зависаю, любуясь переходом светло-зеленых градиентов в ярко-изумрудный. Зрелище чертовски красивое, просто завораживающее. Отмираю и продолжаю говорить.
- Милая моя, это прекрасное действие созвучно с твоим именем Любовь! Так вот, Любушка, ты - шикарна и великолепна, как сама любовь, которой мы с тобой занимались. И ничего постыдного в этом нет. Так как нет и никакого падёжа в пучину разврата. Судя по твоим словам, ты - разведена или находишься в стадии развода. Я тоже не обременен узами Гименея. Если поняла, то просто моргни. Отлично! - заканчивая свою пламенную речугу, мягко и нежно целую Любу в её красивые полные губы.
- А зачем Вы мне все время руки держите? В прошлый раз Вы, Степан, мне их ещё и связали, - краснея и хлопая глазами, произносит моя Даная.
- Прошу прощения за деспотизьм, Любушка. Мера эта сугубо вынужденная и профилактическая, чтобы ты, не дай Бог, себе повреждения и увечья не нанесла. Ты так бурно на все реагируешь и все время норовишь совершить падёж на пол, что приходится прибегать к такими превентивным мерам. Я сейчас руки твои отпущу, только ты пообещай, не совершать резких движений. Хорошо?
