Вот оно, счастье - страница 27

– Молодой Карти, бают, работенку себе добыл со столбами с этими.

И Дуна всякий раз откликался с неподдельным интересом:

– Да неужто?

– Так говорят.

– Молодец какой он, Карти-то.

– Мог бы спросить.

– Есусе, спрошу.

– Может, им опытные нужны.

– Это правда.

Засим продолжал прилежно мазать свой хлеб маслом, и как-то, чарами намерения, выходило, будто у него теперь есть работа, а потому и наниматься незачем.

Жена с немалой точностью представляет себе пределы возможностей собственного мужа, а потому сердцем Суся уже смекала, что не станет наниматься на ту службу Дуна, однако в природе человеческой заложено мечтать, а во вздорной природе брака – надеяться, что время уладит непримиримое. Наконец, признав действительность, Суся пошла другим путем и решила приютить одного из постояльцев-электриков.

И вот теперь, отоспавшись, является он, спускаясь задом по трапу в одних носках, здоровенная махина в незаправленной рубашке, вихры во все стороны, глаза сонные, нисходит на каменный пол и публике из трех нас объявляет:

– Постель райская.

Возможно, с непривычки Суся отозвалась на комплимент бесцеремонностью.

– Вон еда, – сказала она и отвернулась.

Мы уселись за стол к постной трапезе. Яиц было с избытком, но их приберегали для Пасхального воскресенья, а потому подана была морская капуста, просоленная так, что вечно не испортится, и жареные оладьи из картофельного пюре, присыпанные луком, какое блюдо с девятнадцатого века Дуна прозывал “панди”. Суся принесла с очага чайник чаю, настоявшегося сверх всякого времени, и никакой сахар его не брал. Кристи вел себя так, будто горечь чая он не улавливает, а трапеза – пир. Пусть не в силах я был облечь это в слова, меня, думаю, уже потрясло то, что стану я именовать щедростью его духа.

Мы с Дуной сделали вид, будто не подглядываем за Кристи. Я заметил, что Кристи был китог[34], а в ту пору их таких было мало, почти всех левшей переучили Сестры, Братья[35] и Учителя с единым для всех убеждением: мир сплели пальцы Господни с правой руки. Кристи ел с аппетитом и смаком, все тогдашние матери одобряли такое, но я в итоге задумался, когда же он последний раз вообще ел.

– Трудная это работа – электричество, – объявил Дуна с блаженным всезнайством.

– Ой нет, не особо-то, – сказал Кристи.

Чтоб не уступить в мужском фарсе кажущейся умудренности – или чтоб преодолеть фахское ощущение несуразности, – мой дед изумил всех несогласием.

– Особо, особо.

Суся повернулась от мойки и глянула на недоразумение, за которое вышла замуж.

– А штыри-то изолятора, а поддерживающие зажимы, – проговорил Дуна.

Возникла изумленная пауза – мы с бабушкой заподозрили, что галлюцинируем.

– А все эти стержневые заземлители, поперечины – и разъемы, конечно же, – добавил Дуна, словно знал, что эти последние трудны особенно. Спектакль Учителя Куинна запечатлел этот список навсегда, и волшебной силою театра, а также человеческой нуждой в игре воображения Дуна словно бы уверился, что нанялся-таки на работу, когда Суся его подталкивала, действительно стал электриком – и уже некоторое время был им.

Воодушевленный диковинной технической словесностью, Дуна гнул свое:

– Заглушки-наконечники. Концевые которые. И воздушные выключатели. – Медленно покачал он крупной своей головой в знак памяти о досадных случаях с воздушными выключателями, но тут вдруг замер. Больше ничего вспомнить не мог. У него исчерпались реплики. Знал, что это не всё, но из кулис никто не суфлировал. Дуна растерянно глянул на свою публику, спектакль его сдулся, но тут в памяти у него щелкнул некий тумблер, Дуна дважды сморгнул, стукнул указательным пальцем по столу и добавил: – Конечно же, беда бывает и с изоляторами высокого и низкого напряжения.