Пока миссис Келлог говорила, Дженнифер разглядывала Мирил так, словно та сдуру забрела в чужую комнату и они не поладят никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах.
А потом Дженнифер указала в дальний угол комнаты, где за кроватью с голым матрасом – предназначенной, само собой, для Мирил, – притулились в углу чемодан, перетянутый для надежности мужским ремнем, и два мокрых пакета. Вокруг пакетов расползалась лужа.
– Твои, наверное.
Дженнифер, очевидно, прожила здесь уже несколько дней – и, судя по всему, привезла с собой персонального дизайнера интерьеров. На ее кровати, застланной зеленым атласным покрывалом, были разложены золотые атласные подушки, как бы небрежно. Туалетный столик задрапирован узорчатой тканью, на подставке – набор черепаховых гребней. Над столиком – зеркало в золоченой раме. Над кроватью висят плакаты в рамках: портреты Ринго, Пола, Джона и Джорджа с размашистыми автографами черным фломастером. Ринго написал: «Дженнифер с любовью, крепко целую». А Пол – «Сегодня самыми яркими звездами были твои глаза». В гардеробе полно вешалок – наверное, Дженнифер их тоже привезла из дома. Розовые вешалки, обтянутые мягким плюшем. Мирил отвернулась: глаза бы ее не глядели на одежду на этих вешалках.
Подумала: «Здесь мне ничего не светит».
– Девочки, я бы посоветовала вам поскорее переодеться, – сказала миссис Келлог. – Торжества… – она скосила глаза на свои часы, – начнутся через восемнадцать минут.
– Я успею, – пожала плечами Дженнифер.
Мирил взгромоздила мокрый чемодан на матрас. Расстегнула ремень. Первым делом достала из чемодана засушенную розу. Бережно положила на письменный стол рядом со своей кроватью. А потом достала форму школы-пансиона Святой Елены и огляделась: где же ванная? Хорошо бы уединиться хоть на минутку, хоть на одну минуточку, пусть даже это не поможет, пусть глупо даже надеяться, что поможет. Хоть на минуточку – может быть, все-таки удастся ненадолго прогнать Мглу.
Но даже уединиться по-настоящему не получилось, потому что Дженнифер уже заняла ванную. А вышла только через двенадцать минут – наверное, волосы укладывала, предположила Мирил. Сама Мирил переоделась за две минуты, зажмурившись, уговаривая сердце не выпрыгивать из груди. Еще одна минута – и Мирил уже идет по коридору, отставая на три шага от белокурой гривы Дженнифер Хартли Труро, роскошных рыжих кудрей Шарлотты Антуанетты Добрэ и шоколадных локонов Эшли Луизы Хиггинсон. На всех форма, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены, и только на Шарлотте блузка из какой-то неведомой мерцающей ткани.
Мерцающая блузка сидит на Шарлотте идеально.
Форма Дженнифер и Эшли, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены, тоже сидит идеально.
А вот блузка Мирил, предписанная уставом школы-пансиона Святой Елены и абсолютно не мерцающая, неподходящего размера: из длиннющих рукавов видны только кончики пальцев.
Кто бы сомневался.
А Эшли оглянулась на Мирил и сказала подругам:
– Кое-кому срочно нужны скрепки – рукава заколоть.
Выйдя из дверей спального корпуса имени Маргарет Нетли, они приостановились. Дождь перестал, внезапно засияло солнце, согрело воздух, от луж повалил пар. В прозрачном воздухе церковь засияла белизной.
И Мирил вдруг захотелось – больше всего на свете – услышать «чпок» и «ш-ш-ш» новенькой, только что открытой бутылки колы. Чудесные звуки: обещают, что вот-вот случится что-то необыкновенное. Да-да, совершенно необыкновенное, потому что тот, с кем ты пьешь колу, тебе очень…
