Стоит Санька у ручья, встревоженно размышляя о будущем. Вон даже белая бабочка на нос садится, не боясь, что он её грозной дланью прихлопнет. Таких в детстве называли капустницами: они летали по огородам меж зелёными кочанами, а бабушка всегда говорила, будто их прародители гусеницы питаются капустными листьями, пожирая весь будущий урожай. И всё равно: хоть она и появилась из противнейшей гусенки, но сама казалась прекрасной, потому как у неё были крылья – а он тогда летать не умел, и завидовал.
Сейчас Санька уже не завидует, незачем – он научился парить душой, погружаясь в игристые фантазмы своего воображения. Ему стоит только взглянуть на картинку, на фото – и вот он уже вместе с гривастым львом гонится за антилопой по жёлтой саванне – Санька висит у того на кончике хвоста, тёмной кисточкой, и хлестается собой из стороны в сторону, погоняя – давай, кривоногий, беги! – Или глядя на плавающих уток в пруду, представляет – а как там пингвины на полюсе? в чёрных костюмах и белых сорочках трутся о земную ось, натирая её своими телами как эбонитовую палочку, и возникающее в ней электрическое напряжение раскручивает человеков каждый день то под солнце, то под ночь; но вот какой казус – людям надо обязательно сохранять поголовье этих важных птичек, потому что став их больше, то они завертят Землю как юлу и всё здесь зажарится, а будь меньше, то они её с места не сдвинут, и вся природа замёрзнет.
И тут зазвонил телефон.
– Санёк, родной, где ты?!
– На полюсе.
– Где?!!
– Да шучу я, смеюсь. Вот уже подхожу к элеватору.
В трубке раздался тяжёлый, извинительный вздох: – Ох… – И молчок; ждёт, что Саня сам спросит.
– Чего ты вздыхаешь?
– Да тут такое дело… В общем, субподрядчику нужно было всего два куба бетона, и всё что осталось в мешалке, я выпросил нам. Санёчек, родной, возвращайся к ангару. Забетонируй, а?
– Какой же ты всё-таки бестолковый – прямо как пингвин.
– Побыстрее!
– Бегу; бегу. – Хорошо, что Санька отошёл всего на двадцать шагов, а то бы пришлось носиться как взмыленной лошади, жокею которой на ипподроме пообещали корчажку с деньгами за первое место.
А ведь это несправедливо. На лошадку делают огромные ставки разные жокеи-лакеи и дельцы-подлецы: но после окончания бегов прибыль получают всякие теневые жулики, а бедной лошадке достаётся всего лишь кормушка овса, да и то не досыта. Вот бы ей, милой, сидеть на мягком троне со всеми заработанными денежками, с фруктами и овощами в стеклянных вазонах – а вокруг её кресла пусть ползает около-ипподромная шушера, получая в зубы горстку овса за каждое льстивое игогооо! И над головой лошадки, над гривой густой, светлым блистающим нимбом летают стрекозы.
Каждая стрекоза уловимо похожа на инопланетного жителя: у неё такие же огромные глаза, которые лупато выделяются на худеньком теле, и хоть этот пристальный взгляд создаёт иллюзию страха, из-за непонятности – но её мохнатые ручки да ножки после первой боязливой дрожи пробивают сердечко на смех – ах, как можно ужасаться от такой ерунды, ерундишки!
А стрекозка смотрит на Саньку, и тоже, наверное, думает: зачем эти большие насекомые живут на земле, не умея летать? – они ведь так неуклюжи, у них толстые чресла, огромный живот – ах да, ими питаются знакомые гнусы и комары.
И тут затрезвонил автомобильный клаксон – мелкий гнус примчался на своём драндулете. Он вылез из него, потупя свой юркий взор – но всё же по затравленной ухмылке Саньке было ясно, что он ничуть не извиняется.
