– Ты это к чему, дедушка? – подозрительно мигнул дьякон, будучи теперь распорядителем поминок. Он сразу решил пресекать все будоражащие душу разговоры, коль в них попадётся хоть намёк на скандал.
– А ни к чему, – щербато улыбнулся дед Пимен, пару раз ёрзнув тощей жопкой по жёсткой скамейке. – Вот внук мой, Ерёма, неделю назад приволок нам ведро печерицы, а средь них завалялась поганка. Так было не отравил.
Тут я поторопился с ответом, и обидел его, больно нежного: – Не бреши, дедуня – я её сразу ногой притоптал.
– Брешут собаки, и ты вместе с ними. – Пимен взглянул на меня из-под бровей. – Сколько уже раз тебе баил, чтобы не влезал, когда старшие разговаривают.
– Зря ты, – заступился Степан-здоровяка, с которым мы вместе слесарили на элеваторе. – Он у тебя хороший мужик и монтажник.
Но дедушка был непреклонен: – Баб он монтирует, а не железяки. В хате уже сто лет ремонт не делался, ждёт пока всё развалится, и только на свидания бегает.
Ну вот, началось. Я сначала думал, что разговор о бабах заведёт кто-либо из зрелых мужиков, которому водочка ударила в голову, и между ног. Но случайно цепанулся за них своим вялым стрючком мой дедушка Пимен.
Вообще-то бабы неисчерпаемы. Потому что их и так уже пять миллиардов, а каждую секунду ещё на одну становится больше. Будь она хоть старушка, хоть маленькая карапузка, а всё равно по-своему интересна: бабуля опытна и многому может научить, подсказать – на карапузку же приятно смотреть, как она с виду небыстренько, но с каждым днём превращается в девочку, девушку, женщину. А ещё они разных наций, и рас – и говорят даже, что…
– Мужики, а правда что у негритянок манда поперёк? – В глазах чернявого мужичка было только истинное любопытство; и не подумалось, будто он задал этот вопрос от нечего делать, для поддержанья беседы: нет, ясно же – его эти мысли гнетут, что вот мол, промотал на ерунду целых полжизни, а негритяночку с пылом и с жаром так и не попробовал.
Тут наконец-то вступил Митрий, хозяин, которому до сего мгновенья было неловко молчать в своём доме; и вот:
– Не верь! Я дрюкал в городе негритоску. – Он горделиво оглядел мужиков, вперивших в него свои очи – они сидели на хвостах как орлы на гнезде.
– Расскажи, а. Расскажи, Митя.
Все глухо загомонили, посматривая к дому, не подслушивают ли их жёны; только дьякон продолжал терзать зубами жирную селёдку, довольно и сыто облизывая пальцы.
– Но это должно остаться между нами. Не дай бог, моя от кого узнает.
– Само собой. Не сомневайся.
Заговорщицким шёпотом, словно какой-нибудь анархист террорист, подзывающий на революцию, румяный Митя начал свой распутный рассказ: – В тот раз мы с напарником распродались хорошо, и пошли отметить это дело в стриптиз.
– Где голые девки? – воскликнул чернявый тихонько.
– Ну да. И среди них танцевала одна африканочка – ох, и вертлявая. Грудки, жопка – прямо кажется будто пламя из трусов вылетает. Я даже обжёгся, когда ей туда деньги засовывал.
– Прямо в трусы? – восхитился чернявый.
– Ну да. И вижу, что я ей тоже понравился. Вышла она в зал, и села мне на колени – у меня тут же встал. Тогда она шепчет мне на ухо – сто долларов.
– Настоящих американских? это же ползарплаты! – видно было, что чернявому проще вымазать сажей жену, чем отдавать такие деньжищи.
– А как же ты думал. Они, сучки, цену в городе держат. – Тут Митрий налил себе в рюмку, и все мужики следом, даже дьякон. Хряпнули, выдохнули, закусили. – Если б вы только знали, как она надо мной изгалялась. И сверху, и снизу, и…
