Читать онлайн Владимир Гуляев - Вовкины истории. Книга 1

Отзывы на «Вовкины истории», полученные от читателей

из переписки и Интернета

«Это как же нужно любить свою землю, людей, семью, чтобы мобилизовать себя на сей благородный труд, воплотить это чувство любви в художественно-поэтическое, прозаическое слово.

Очень важна конкретика изложения исторических событий, описание судеб людей родных, близко знакомых. Важен патриотизм через любовь к ближнему кругу – семйному клану.

Работа очень кропотливая, но важная для сохранения исторической правды жизни. На такой труд способны истинные патриоты своей земли и семьи. Если бы каждый семейный клан имел такого летописца, были бы невозможны искажения и домыслы, а дети и внуки достойно и с гордостью несли далее любовь к земле и родным людям».

Галина Горн (во девичестве Брюшкова) – жена (вдова) Виктора Горна*.

14.08.2017г.

*

–

Горн Виктор Фридрихович (Фёдорович)

 (11.04.1949 – 31.03.2012) – литературовед, критик и шукшиновед, доктор филологических наук, профессор. В конце 80-х возглавлял местное отделение Союза писателей СССР, был главным редактором журнала "Алтай", член совета по критике и литературоведению Cоюза писателей СССР и РСФСР

.

================================================================

Вовкины истории

                   Книга 1. «Вовка»

Вступление

Любой театр, как известно, начинается с вешалки.

А наша жизнь – театр, сказал В.Шекспир монологом Жака:

«Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль. Семь действий в пьесе той. Сперва младенец, ревущий горько на руках у мамки… Потом плаксивый школьник с книжной сумкой, с лицом румяным, нехотя, улиткой ползущий в школу…»

И мы, каждый, как актёр по жизни имеем свои «вешалки и гардеробные», которые заполняются многими «коробками», о содержимом которых до поры до времени забываем. И только с годами у нас появляется время заглянуть в них и извлечь их содержимое пылившееся долгое время.

А там: детство и юность… Они прятались в пирамидах наших впечатлений, насыпаемых временем. Десятки лет память скрывала и прятала от нас самих наши воспоминания о ранних годах жизни и всё то, что происходило в детстве и юности, прятало безжалостно и неумолимо. Прошлое забылось надолго, но не навсегда и вот с годами часть воспоминаний начало проявляться как фотопленка постепенно, кадр за кадром, год за годом, выстраиваясь в сюжет как в кинохронике, прокручивая в памяти те яркие события жизни, которые видимо и стали 'точками отсчета' для последующих событий. Память цепко хранила эти 'точки' до поры до времени и, руководствуясь какими-то своими правилами и законами, в один прекрасный момент стала щедрой и расточительной. И тогда эпизоды детских лет, врываясь в сознание, стали настолько яркими и эмоциональными, что это невольное путешествие в прошлое начало выглядеть реальностью.

Возможно, что это приходит к нам в наших снах.

Глава 1. Детство. Сибирь

1957

До моего рождения один пацан уже был у моих родителей – это мой старший брат. Его звали Славкой. Я, конечно, об этом ещё не знал, так как был только в проекте, поэтому вторая детская ниша в семейном пространстве была ещё пуста, а это не могло продолжаться долго – она должна была быть заполнена. И вот тёплым июньским днём мой первый крик раздался в сельской больнице, оповестив мир о моём появлении.

– Смотри, здоровяк какой! – Сказала медсестра. – И в шапочке родился! Счастливый будет. Ишь, уже улыбается, жизни радуется!

– Да ты от окошка-то отверни его, видишь, сощурился от солнечного света.

– Пусть привыкает, солнце оно силу придаёт. В хороший день родился, солнечный и тёплый! Зина, как именовать-то решили?

– Не знаю пока, Славка сказал, что он назовёт сам, ему уже три с половиной года – большой, я сам, говорит, придумаю как его назвать.

Рождение ребёнка всегда, особенно на селе, было большим и радостным событием, как для родителей и родственников, так и для односельчан, которые не были безразличны к такому событию. Видимо уклад жизни того времени был немного другим, более добрым и дружелюбным.

Перед больницей лихо развернувшись, и подняв пыль столбом, остановился мотоцикл.

– Что там? Как? Кто родился? Сын! Молодчина, супруга! Второй сын! Как они? Нормально! Посмотреть можно? Потом! Ну ладно, потом значит потом. За мной, девчонки, халва и конфеты, – крикнул отец медсёстрам, помахал жене рукой и уехал…

Он дня два угощал за рождение сына-богатыря родственников и мужиков-механизаторов, своих коллег, с двух деревень: родной Новообинцево и Шелаболихи.

На третий или четвёртый день к роддому подъехала сверкающая хромированными бамперами «Победа».

– Глянь, начальство какое-то подкатило? – Молвила медсестра, помогающая Зинаиде пеленать мальца.

– Это Фёдор, брат Геннадия. За нами приехали.

– Смотри-ка, как за прынцем прям! На эдакой шикарной машине!

Вовка мирно и важно посапывал, как будто зная, что «прынцем» называли его.

Из машины вышли отец и его брат Фёдор. Фёдор работал в соседнем районе председателем колхоза и обещался стать крёстным новорождённому – вот и приехал за «крестником»:

– Ну-ка, ну-ка! Где тут мой «крестник»? Ух-ты, какой востроглазый! Ха-ха! Смотри-ка, глядит как прямо! Ну, что крестник – добро пожаловать! Сейчас мы тебя как начальника домой домчим!

Отец гордо и осторожно нёс меня к машине. Так и прошёл мой выезд из роддома в жизнь в «шикарной машине» под ярким названием «Победа».

Когда меня сонного привезли домой брат Слава, говорят, долго присматривался ко мне и изрёк:

– А чё это он слеплый какой-то!

А когда я чуть приоткрыл глаза, не полностью, а так – маленькие щелки, он закричал:

– Глядите, глядите, Вовка прослепился!

Так у меня появилось имя – Вовка. В нашей родне уже было трое Вовок Гуляевых, одному – 10 лет, второму – два, третьему – год. И вот появился я – четвёртый. Позже родятся ещё трое и их назовут таким же именем, но это будет позже и я об этом ещё ничего не знал и знать не мог.

Сам ребёнок в первый год жизни знает много и совсем не то, что знают его родители и другие взрослые, а иначе почему бы он с таким любопытством смотрел на мир, в который он пришёл неожиданно для себя. Но в течение первого года он практически всё забывает, переучиваясь с их помощью. А частичка его прошлых дородовых воспоминаний не исчезает полностью, а остаётся где-то в глубинах памяти, но выйти из заточения этой частичке сложно – практически не возможно. Он бы многое им рассказал в свои первые дни и месяцы, но мог издавать только: «гу-гу-угу-угу!..»

Когда мне исполнился месяц, мать пошла на работу, а я остался под присмотром бабушки и старшего брата. А что было за мной присматривать: я мирно полёживал в зыбке – спал и посасывал тряпочный узелок с перетёртой кукурузой и хлебом, а когда не спал – рассматривал белый потолок, по которому ползала вниз головой большая фиолетовая муха и «раздумывал» о своём бытие, а брат носился по двору или огороду; бабушка хлопотала по хозяйству: то полола грядки, периодически проверяя наличие моего питания, то судачила с зашедшими в гости соседками, одновременно следя за Славкиными передвижениями.

В тот год осенью Славка, выскользнув из бабушкиного поля зрения пока она вела задушевные разговоры с двумя сударками на крыльце, совершил небольшой поджог кучи прелой соломы с обратной стороны дома и, испугавшись, убежал, спрятавшись в зарослях черёмухи обильно растущей в нашем огороде. Возможно, огня было и не много, но густой дым зашёл в комнату, поднялся над улицей. Я был успешно спасён бабушкой, а через минут десять приехал отец с мужиками из МТС и загасили огонь. Дом не пострадал, я какое-то время кашлял, а Славка получил по первое число.

Шли годы…

Когда родится ребёнок то, вначале, кажется, что как-то он долго не ползает, потом, вроде, долго ползает, а должен бы уже ходить. А вот когда он начинает бегать… То про всё предыдущее сразу забывается.

Коротка память человеческая.

1961

Вовка рос.

Рос и старший брат. Вовке, конечно, думалось, что старший брат растёт быстрее, гораздо быстрее: вот он уже в школу пошёл и ему купили большой велосипед. Взрослый велосипед купили – на вырост! Славка на нем быстро научился кататься «под рамой» и уже через неделю рассекал по переулку с пацанами попеременно. Вовка вначале бегал за ними, но потом ему это надоело: чего зря бегать, если они всё равно не научат его ездить на велике, а прокатить его у них желания особого и не было. И тогда он уходил в огород в прохладу черёмуховых зарослей, усаживался на траву и прижимался спиной к стволу «главной черёмухи» – так определил он её для себя, потому что она была самая высокая и стройная, ветвистая и толстая у земли, а для Вовки она ещё была самой главной и самой доброй. Это было его любимое место и ему нравилось вот так сидеть молча и слушать шелест листьев и веток, слушать… и придумывать разные истории.

Одногодков у него в переулке не было, на год-полтора старше и младше были, а ровни – нет, а старшие не всегда брали «мелких» играть в свои игры. «Вот, если бы мне научиться на велосипеде ездить!» Но тот, Славкин, был ещё тяжелым для него – четырехлетнего… «Вот подрасту на будущий год и буду кататься!»

Но, ни на будущий год, ни в последующие три-четыре, научиться «ездить» на велосипеде Вовке не пришлось.

Прошло чуть больше недели после Вовкиных «думок» как Славка, катаясь по улицам в очередной раз, вдруг выехал из переулка на главную дорогу и врезался в милицейский «бобик». «Бобик» не пострадал, да и Славка к счастью получил лишь несколько незначительных ссадин и ушибов. И на этом «бобике» он был доставлен домой в объятия родителей.

Велосипед приказал долго жить, и был поставлен на долгую стоянку в сарай…

По осени, когда шла уборка урожая, одной из забав у деревенской ребятни было добывание зерна. В принципе голодными они не были, но интерес к зерновым культурам у них был, всё-таки крестьянские дети в корнях.

Вечерами, когда темнело, деревенская ребятня выдвигалась на исходные позиции к узкой улице, по которой с утра до ночи проезжали к элеватору грузовики, груженые зерном. Славка с друзьями тоже принимали участие в добыче зерновых, но без Вовки.

Ему в ту пору уже исполнилось четыре года, и он был вполне самостоятельный человек, правда, его старший брат с друзьями не брали этого «самостоятельного» с собой, поэтому утверждаться в своём статусе Вовке пришлось самостоятельно: на отдаленном расстоянии он, прячась за выступами палисадников и прижимаясь к заборам, тихо и уверенно следовал за ними, а когда они дошли до места и стали что-то делать, передвигаясь с одной стороны улицы на другую, он присел за кучу бревен у одного из домов и начал наблюдать, что будет дальше.

Пацаны перебегали через улочку и что-то быстро прикручивали, в темноте было трудно определить, что они там делали. Позже Вовка узнал, что они натягивали через улицу обыкновенную швейную нитку, а когда подъезжающая машина освещала эту нитку фарами, то в их свете она казалась толстой как веревка. Водитель останавливался, ругался и шёл убирать это непонятно откуда взявшееся препятствие, а ребятня в это время через задний борт горстями набирали пшеницу, ссыпали в карманы и быстро ретировались в кусты. Водитель поняв, что это детские шалости, матерясь и чертыхаясь, возвращался в машину и ехал дальше.