Вой - страница 35

В первый же день нового, последнего учебного года прямо спросил Свету (она охотно откликнулась на его просьбу отойти в сторонку): была ли такая поездка в Сосновку? А голое купание с ребятами? А ночевка с ними в одной палатке?

– Дурак!.. – покраснела она в ответ, но не опустила взгляд. – Кто тебе такое рассказал? Кому ты поверил?..

Он молчал. Потому что сам не знал сейчас, кому верить. Света, как понял, готова была и дальше что-то доказывать, что-то опровергать, если бы он что-то спрашивал, требовал этого. Девушка, опустив голову, пошла от него. Метров через пять повернулась и сквозь слезы повторила:

– Дурак…

«Ничего себе, – недоумевал Сергей. – Неужели Селезень все это выдумал? Ну, может, приврал немного, пусть даже наполовину. Не бывает же дыма без огня…» С другой стороны, нельзя и не поверить Свете. Это второе «дурак» прозвучало уже совсем не так, как первое, там уже было не просто опровержение, не просто упрек в том, что поверил такому, а нечто большее…

Ему вдруг захотелось – сейчас, немедленно – догнать ее, объясниться, извиниться… Однако, надо было сначала разобраться, где же правда.

Представил, как схватит за грудки Селезня и вытряхнет из него эту правду. Нет, лучше – залом руки (Вадим Сергеевич показывал, в порядке общефизической подготовки), а это больно. И если соврет – надо серьезно предупредить! – рука будет сломана…

Истина выяснилась проще и гуманнее. Сергей обратился сначала к Саше Соснину – участнику, по рассказу Селезня, той оргии:

– А кто была вторая девчонка в вашей поездке в Сосновку? Помнишь: Света Войтенко, Селезень?.. – хитро спросил, внешне стараясь быть бесхитростным.

– Какой поездке? – удивился Соснин.

– Ну, недавно… летом, вы плавали на лодке… вчетвером… в Сосновку, – конкретизировал Сергей. – С ночевкой… Ночевали в палатке. Что, не помнишь?

– Нет, не помню. Даже первый раз об этом слышу…

На удивление Сергея, Саша, хотя и сын «торгашей», оказался совсем неплохим, искренним парнем. Но Селезень!.. Совершенно непонятно, просто в голове не укладывалось – зачем врал? Ну, зачем? Кто-то его за язык тянул? Неужели от зависти к нему, Грохову? Ведь именно ему, без всяких вопросов, без предисловий была рассказана эта грубая сказка! И именно Света стала ее героиней. Облил ее грязью – зачем? Сволочь. Подонок! Выдал желаемое за действительное? А может, это просто ревность так у него проявляется?..

«Зачем я ее обидел, зачем такое спрашивал?.. – винил себя Сергей. – Точно, дурак. Она ведь ясно сказала: «КОМУ ты поверил?»… А пусть не дает повода. А… какой повод? Оказывается, дым без огня бывает!.. Стоп, а если я кое-что проверю. Предложу ей – в Сосновку, вдвоем, на ночевку…»

Уже через несколько минут понял, что передумал, не пригласит, хотя не понял, почему. Самому себе говорил, что сейчас не до этого, что надо разобраться с сердцем, да и – достаточно ли ее любит?.. А о том, что просто испугался («А вдруг согласится?») как мальчишка, а не мужчина, оказаться наедине в одной палатке с девушкой, – об этом не хотелось думать…

***

Впервые в жизни Грохов увидел такой женский взгляд – после того, как попросил извинения у Светы. Не хотел сравнивать его с собачьим взглядом, но только Джек, его любимый пес, цепной, охранявший двор, мог смотреть так преданно, с такой безграничной готовностью выполнить любое желание хозяина, пойти за ним куда угодно.

Это казалось фантастикой: таким взглядом на него смотрела одна из красивейших девушек школы, города. Света была обладательницей какой-то нездешней, занесенной в Дыбов случайным, очень редким ветром красоты, – то ли с неведомых заокеанских широт, то ли из глубин времени, от самых изначальных атомов и молекул живой красоты, сложившихся некогда в образ Нефертити. Она была смуглой, и при том весь ее облик был светел. Ее густые, волнистые, черные волосы подчеркивали яркость губ, небольших, но по края наполненных таинственным дурманом, который скрывал (а мог открыть!) совсем другую, неизвестную, сказочную жизнь; когда она говорила или улыбалась, ее губы превращались в нежно трепещущие, легчайшие крылышки какой-то невиданной в этом мире, ослепительно-притягательной бабочки, гипнотически парящей над землей и вдруг приблизившейся к его лицу так, что, казалось, он чувствует хмельное колыхание воздуха от этих крылышек…