– Какие есть предложения насчет ужина? – спросил Джек, выключая телевизор.
– Если хочешь, я что-нибудь приготовлю. – Мэдди раскладывала свои покупки. Выглядела она потрясающе и, несмотря на насыщенный день, оставалась свежа и прекрасна. – Или давай что-нибудь закажем.
– А может, где-нибудь поужинаем? Я весь день провел взаперти с небольшой кучкой военных. Хорошо бы теперь посмотреть на обычных людей.
Он снял трубку и заказал на девять часов столик в «Ситронель» – самом модном сегодня вашингтонском ресторане.
– Иди приоденься.
– Есть, сэр. – Мэдди улыбнулась и понесла свои нью-йоркские покупки наверх.
Через час она спустилась – после душа, причесанная, благоухающая, в черном коктейльном платье, в босоножках на высоких каблуках. Из украшений она предпочла бриллиантовые сережки и жемчужное ожерелье. Джек иногда покупал ей симпатичные вещицы, и они очень шли Мэдди. Эти сережки и обручальное кольцо с восьмикаратным бриллиантом были ее любимыми драгоценностями. «Недурно для девчонки из трейлерного городка в Чаттануге», – часто повторяла она Джеку, а он, желая подразнить жену, обзывал ее «белой швалью». Она понимала, что это шутка и к тому же правда, но все равно обижалась. Ее прошлое осталось далеко позади, она давно переросла его, но правда по-прежнему колола глаза. Джек, говоря этак, попросту шутил, но воспоминания Мэдди оставались невеселыми.
– Как же ты хороша! – восхитился Джек.
Мэдди в ответ улыбнулась. Она любила их совместные выходы, испытывала гордость за то, что принадлежала ему, и старалась, чтобы это все видели. Она по-прежнему радостно трепетала от мысли, что вышла за него замуж, пусть сама уже стала знаменитостью. Ее знали больше людей, чем его – во всяком случае, не меньше. Джек был всемогущ, руководил телеканалом и принимал серьезные решения, с ним советуется по вопросам взаимодействия с прессой сам президент страны, а на Мэдди хотели походить женщины, и ее вожделели мужчины. Она общалась с ними каждый вечер, люди ей доверяли и готовы были услышать от нее самую страшную правду – например, о печальной участи Джанет Маккатчинс и других женщин вроде нее. Мэдди всегда удавалось оставаться предельно честной, и ей верили. Красота и честность – это сочетание сводило с ума. Недаром Грег не жалел для коллеги превосходных эпитетов. Сейчас, отправляясь с мужем ужинать в ресторан, она была достойна самых громких похвал.
Джек сам сел за руль, что делал нечасто. По дороге они болтали о Нью-Йорке. Мэдди все больше убеждалась, что муж не хочет откровенничать с ней о своих встречах с президентом.
Метрдотель усадил их за столик на самом виду. На супругов обращали внимание, о них восхищенно перешептывались. Женщины не оставляли без внимания красавца Джека, позволяя себе откровенные взгляды и улыбки: ему нельзя было не отдать должное. Хантеры излучали успех и силу, а в Вашингтоне это ценилось прежде всего. Люди то и дело останавливались у их столика, чтобы переброситься парой слов, – по большей части политики, но подошел и советник президента. У Мэдди просили автограф, она никому не отказывала и с улыбкой расписывалась, добавляя каждому несколько теплых слов.
– Как тебе не надоест, Мад? – не вытерпел Джек, подливая жене вина. Это было Chateau Cheval Blanc урожая 1959 года: Джек прекрасно разбирался в винах, и оно оказалось великолепным.
– Пока терплю, – отозвалась она. – Мне приятно, что меня узнают, что ко мне подходят с просьбой об автографе.
