– Доброе утро… Или недоброе? – внимательно глядя на Мадлен, он как будто о чем-то догадывался. Снаружи ничто не выдавало ее волнения, но внутри она кипела. Мэдди не любила злиться. В ее прошлой жизни злиться было опасно, и она никогда не забывала этот урок.
– Мой муж только что дал мне «поручение». – Она смотрела на Грега, не скрывая раздражения. Он был ей как брат.
– Ой-ой-ой! Меня увольняют? – Он просто дурачился: его рейтинг был чуть ниже ее рейтинга, но, имея дело с Джеком, ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Джек был способен на внезапные, с виду иррациональные, но не подлежавшие обсуждению решения. С другой стороны, Грега он как будто ценил – насколько тот мог судить сам.
– Ничего страшного, не бойся, – поспешила его успокоить Мэдди. – Он сказал первой леди, что я стану работать в ее новой комиссии против насилия над женщинами, даже не посоветовавшись со мной.
– Я думал, тебе такие вещи по душе, – сказал Грег, садясь на стул напротив ее стола. Она сидела в кресле, выпрямив спину.
– Не в том дело, Грег. Я хочу, чтобы меня спрашивали. Я взрослый человек.
– Наверное, он не сомневался, что тебе понравится. Знаешь же, какие мужчины бесчувственные. Они не заботятся о деталях и позволяют себе предположения.
– Он знает, что я этого терпеть не могу.
Но оба знали и то, что Джек часто принимал решения за Мадлен. Так уж у них повелось. Он сказал, что сам знает, что для нее лучше.
– Не хотелось бы, чтобы ты услышала это от меня, но мы только что узнали еще об одном решении, принятом им, видимо, вчера. Оно просочилось с горы Олимп перед самым твоим приходом.
Вид у Грега был очень недовольный. Он был симпатичным длинноногим афроамериканцем с изящными руками, любителем стиля кэжуал. В детстве он хотел быть танцором, а стал телевизионным репортером – и совершенно не жалел об этом.
– О чем ты говоришь? – Мэдди устремила на него тревожный взгляд.
– Он вырезал из программы целый кусок – политический комментарий в выпуске в семь тридцать.
– Что он сделал? Зачем? Зрителям это нравится, а нам нравится этим заниматься.
– Он хочет давать в семь тридцать больше новостей. Говорят, это решение продиктовано рейтингом. И предлагает нам поработать по-новому.
– Почему он не сказал об этом нам самим?
– Когда он нас вообще спрашивал, Мэдди? Брось, детка, ты знаешь его гораздо лучше, чем я. Джек Хантер принимает решения, как ему вздумается, не советуясь с теми, кто работает в эфире. Это никакая не новость.
– Проклятье! – Мэдди, сердито морщась, налила себе кофе. – Час от часу не легче! Значит, конец аналитике? Что за несусветная глупость?
– Я тоже так думаю, но – Папе Лучше Знать. Говорят, блок комментариев могут вернуть в пятичасовой выпуск, если будут жалобы зрителей. Но не сразу.
– Отлично! Господи, меня-то он мог бы предупредить?
– Можно подумать, он поступает как-то иначе! Я тебя умоляю! Давай смотреть правде в глаза, мы же здесь давно работаем.
– Это точно…
Еще минуту Мадлен повозмущалась про себя, а потом приступила к работе с Грегом. Они решали, кого из женщин в Конгрессе из уже составленного списка проинтервьюируют первыми. Когда закончили, было уже почти одиннадцать часов. Мэдди вышла по делам, заодно перекусила сандвичем. В час дня она вернулась за свой рабочий стол, продолжая готовить материалы для интервью. Так пролетели еще три часа. Ровно в четыре она отправилась в гримерную, где опять встретилась с Грегом. Они поболтали о новостных сюжетах, снятых за этот день. Пока что ничего существенного не произошло.
