Война становится привычкой - страница 25

Что-то прикупили мы и в эту поездку передали в Луганский Гуманитарный центр помощи детям Василию Васильевичу Леонову, солнечному человеку, который, как солнышко своими лучами, согревает души детские, лишённые родительской ласки. Впереди школа и по-прежнему необходимо ученическое – тетради, ручки, учебники, карандаши, линейки, альбомы, пластилин. О школьной форме промолчу: очевидно, что не сможем – с нашими возможностями это уже финансово не по силам. И всё же будем собирать средства, чтобы увидеть сияющие от счастья детские глаза.

Война – это противоестественно и страшно, но вся история человеческой цивилизации – бесконечные войны. Война не только временной пласт, часть жизни нашей, отсчёт поколений, но ещё и судьбы каждого, слитые воедино. И всё равно у каждого своя война с искалеченными телами и душами. СВО – лакмус, проводит многих через осмысление, кого-то очистив, кого-то ожесточив, кого-то сломав. А кто-то всё равно умудряется остаться в стороне, спрятавшись в свою ракушку.

Всегда избегал пропагандистских штампов – просто короткие истории о том, чему был свидетелем или участником. Писал не о обо всём, тем более публиковал – были внутренние запреты на картины жестокости, человеческое падение, мерзость. Впрочем, о слабости человеческой как поведенческой мотивации тоже старался не говорить и вовсе не потому, что оправдывал или осуждал. Да нет, просто не хотел оценивать по привычным меркам тех, кто оказался перед выбором. Легко назвать предателем не выдержавшего пытки, трусом – сбежавшего в бою, мародёром – снявшего берцы с убитого, потому что у своих неделю назад напрочь оторвалась подошва и он целую неделю голыми пятками щупал земельку.

Имеем ли мы право судить себе подобного, не пережив того, что пережил он? Или прежде надо бы примерить на себя: а что бы делал я? Как поступил? Только не всегда можем честно ответить даже себе, не говоря уже о других…

Как-то вскользь упомянул Персика, блиндажную кошку, носившую на ошейнике медаль «За отвагу». Медаль действительно отважного бойца, добровольцем пошедшего на войну ещё в феврале прошлого года, контуженого и раненого. А потом был короткий отпуск к родным в Луганск всего на трое суток, встреча с детишками и женой, вставшей на колени в дверях, обхватившей его ноги и умоляющей: «Милый, любимый, не ходи! Ради детей молю: не ходи! Не пущу». Когда за ним приехали командир с бойцами, он забаррикадировался в квартире и выбросил в окно медаль со словами: «Простите, мужики, не могу больше! Забирайте, не хочу ничего! Не вернусь!»

Был бы один такой – ещё можно объяснить нервным срывом, но таких медалей лежало у командира пять. Пять тяжёлых серебряных кругляшей с колодками!

Кем их считать? Трусами? Сломавшимися? Предавшими фронтовое братство? Впереди неизвестность, за спиной рыдающая и умоляющая жена и дети. Ну, а у тех, кто, стиснув зубы, никуда не ушёл, детей разве нет? И рыдающих жён тоже нет? И впереди счастливое будущее?

Не оправдываю, но и не жалею. Пусть с этим и дальше живут: за кого-то и вместо кого-то.

Комдив привалился к сосне и запрокинул голову, провожая взглядом сбивающиеся в табун облака:

– Я с семнадцатого года в дивизионе. За всё время только пятеро «пятисотых», да и те, думаю, вернутся. Ну, а как вдовам будут в глаза смотреть? А их детям? Вот возьми соты пчелиные – все ячейки полные, и мёд вроде одинаков что по вкусу, что по цвету, вроде и рамка одна, и вощина, и соты одинаковые, а мёд разный в разных ульях. Да что там ульях – в рамках разный, хотя пчёлы в один улей нектар несут и вместе соты из вощины тянут, и мёд тоже вместе делают… Так и люди: вроде одно дело делаем, и всё же врозь. Один выкладывается, а другой норовит не устать, зато потом громче всех кричит и в грудь себя бьёт. Одним словом – жизнь во всех её проявлениях.