– Напоминает о комсомоле и большевиках, – шляпка полетела далеко в угол.
Нет! Я не боялась, что найдут председателя сельсовета – его уже не было вживых. Оружия дома мы тоже не держали. Ружья хозяина, а также боеприпасы: патроны, капсюли, порох, дробь были зарыты глубоко в муравейнике, на Боровине. Сейчас это место еще к тому же глубоким снегом покрылось. Следов никаких, а сознаваться я и не думала. Было запрятано в лозе в болоте реке Осиповки и в «Острове» кое-что и похлеще. Но об этом знала только я и старшая дочь София. Но как бы она не вернулась в это время. Я послала ее в Блащитник к родственникам. Шла молва, что молодежь угонят в Германию, надо было разузнать об этом и избежать несчастья. Но она, по моим расчетам, не должна была вернуться именно теперь.
Полицай, между тем полез в ящик, где лежали всякие бумаги. Тут-то я и заволновалась. Бумаги колхозные и сельсоветские, подписанные моим мужем – коммунистом бывшим председателем колхоза имени Свердлова, а затем и Селецкого сельсовета. Илясов теперь с полицией занял здание сельсовета-волости, а в данный момент делал обыск и допрос по поимке советского руководителя – хозяина дома.
«Подольют масла в огонь эти бумаги, – опасалась я – Напомнят лишнии раз, в какой семье проводится обыск. Не дай Бог, еще и листовка какая завалилась».
Приносил с Обчего почтальон Иван Пранович коротенькие весточки с фронта, переписывали с Соней от руки, другим надежным семьям передавали. Но порядок у нас был строгий – дома ничего не оставлять. Всякие квитанции мужа, удостоверения-бланки в шуфлядке лежали, и я невольно потянулась к бумагам.
Илясов отшвырнул меня от ящика с бумагами. – Ком-мунистка несчастная, – цедил он сквозь зубы, просматривая страховые квитанции на имя Иосифа Иосифовича Коско – председателя сельсовета.
Теперь я вспомнила, что на дне сундука лежит страшный, как я в тот миг подумала, компрометирующий документ – акт о передаче в вечное пользование земли крестьянам. Это был большой и красиво оформленный документ, с гербом СССР.
Перед глазами всплыли картины 30-го года, момент торжественного вручения акта руководством из Гресска первому председателю колхоза им. Свердлова на общем собрании в школе в деревне Пересельки. Я помню счастливые лица крестьян, получивших навсегда в вечное пользование землю. Но были и невеселые лица, лишившиеся больших наделов и своего кулацкого богатства. Сегодня их власть, они-то и делают теперь обыск и как захотят, так и распорядятся судьбой моей семьи.
Волнение мое меня выдавало. Рычание Илясова и ругательства полицаев доносились и до печки, где в дальний угол забились мои дети. Оттуда послышались всхлипывания.
– Напрасно поретесь и все переворачиваете, нет у нас оружия. Хозяина тоже нет, он погиб в бою под Брянском. Есть живой свидетель, он подтвердит. Спросите у Гуриновича. У него на глазах это случилось. Он живой и вернулся, а мой погиб. Гуринович так и сказал: – Ольга, гадуй детей сама, Иосиф погиб у меня на глазах. Прямое попадание. Спросите у Гуриновича еще раз, он все подтвердит, – настойчиво наступала я, пользуясь тем, что здесь был Костик Сивец, он же племянник Гуриновича.
– Коммунист коммуниста всегда выручит – это мы знаем, – процедил Илясов. – Если бы не этот, и он указал на Сивца, быть бы давно и ему на том свете.
Мне было известно, что секретаря Селецкого сельсовета, тоже коммуниста, который работал совместно с моим мужем, забрали было в Гресск, откуда обычно наши люди не возвращались. Однако Сивец приложил немало сил, чтобы сохранить жизнь своему дядьке. Жена Гуриновича приходилась родной сестрой матери Костика Сивца.
