Слова Фроста заставили Катерину напрячься. Ей никак не хотелось подвергать свою жизнь опасности на плевом с виду тестировании. От мрачных мыслей девушку отвлекла внезапно выросшая перед ней преграда в виде очередной двери. Цифровая надпись на ней гласила «Комната психологической разгрузки». На дисплее дверного терминала горела зеленая надпись «Открыто».
– Вот мы и пришли, – сказал Фрост.
По-видимому, это было приглашением войти внутрь, и Катерина им тут же воспользовалась. В комнате оказалось минимум вещей: два мягких пуфика и небольшой белый столик. На столике лежал её бейдж-пропуск, а на пуфе – белый халат.
– Да уж, психологическая разгрузка у вас тут, – засмеялась девушка.
Фрост совсем не оценил её юмора:
– Вы знаете, порой, чтобы отдохнуть, нужен не комфорт, а тишина. Располагайтесь, скоро начнете, – профессор подмигнул Катерине и отправился восвояси.
***
Едва Александр оказался перед кабинетом Ермолова, открылась бронированная дверь-слайдер. Кабинет профессора входил в число избранных объектов лаборатории, отключенных от центрального пульта управления дежурного. Для входа внутрь здесь использовалась трехуровневая система защиты: экспресс анализ ДНК по прикосновению руки к сенсорной панели, сканирование антропоморфологических данных лица и семизначный цифробуквенный код. Впрочем, на крайний случай существовал альтернативный способ открывания двери, но его за все время работы лаборатории использовали разве что при испытаниях во время строительства, к тому же о его существовании почти никто и не знал.
Александр нисколько не удивился, когда на пороге кабинета перед ним застыл сам профессор.
– Здравствуй, Саша, проходи, – Ермолов заулыбался и пригласил гостя внутрь, по-отечески опустив руку биокиборгу на плечо, отчего Александра напрягся.
Это несколько смутило профессора. За двадцать с лишним лет такая реакция его подопечного проявлялась впервые.
– Здравствуйте мистер Ермолов, – чуть запоздало поприветствовал Александр Ермолова.
– Мистер? – еще больше смутился руководитель лаборатории, – Забыл, как меня зовут?
– Нет, Алексей Петрович, не забыл.
– Тогда что ж ты…
Надо признать, Александр прекрасно помнил, что Ермолов не любил официальные обращения, принятые в Конфедерации. Все эти «мистеры», «мисс» вызывали у него, как у русского человека, отторжение. Еще на заре образования Конфедерации, на повестке дня стоял вопрос о правилах этикета, но в связи с отсутствием во многих языках отчеств, за образец была взята англоязычная модель обращения к человеку.
К счастью, такое единообразие не коснулось статуса официального языка Конфедерации. Таким статусом наряду с английским пользовались и другие языки: русский, немецкий, китайский, японский, испанский, португальский, французский, итальянский, хинди. Все было вполне демократично, и каждый человек имел право писать и говорить на понравившемся ему языке. Зачастую, любой учащийся в Конфедерации в течение четырех лет мог свободно освоить, как минимум пять языков из этого списка. Однако во избежание путаницы и правовых проволочек еще пятьсот лет назад было принято решение, что каждые сто лет все официальные бумаги и переговоры должны были вестись исключительно на одном языке, определяемом специальным жребием. Нынешнее столетие, что особенно радовало Ермолова, целиком принадлежало русскому языку.
– Ты проходи, присаживайся! Сейчас я тебе напою настоящим китайским чаем, профессор Чан угостил. Говорит, бережет нервы.
